проучить его.
– Вы правы, лори, всё так и есть, – вежливо улыбнулась Кора.
И она даже не солгала, чего в реальнейшем не позволялось: со стороны человека в реальности всё должно было выглядеть именно так.
Затем она подошла чуть ближе и стала с беспокойством вглядываться в центр зала, поскольку настоящие правила поединков были далеки от того, что представлял себе лори Нимеон. Впрочем, как таковых правил почти не было, кроме правила о том, что победитель поединка вызывает любого из присутствующим на следующий поединок, а выбранный не может отказаться. Поэтому случайных людей здесь не было. Также по неписаному правилу поэты выбирали поэтов, но слушатели здесь тоже были сильнейшие – другие не выдерживали. В остальном действовали правила реальнейшего. А сочинять стихи в реальнейшем было почти невозможно, поскольку требовалось верить в каждое своё слово, в каждую запятую, иначе ни одно слово просто не могло прозвучать. А верить – означало быстро и крепко пришивать каждое слово к тонкой ткани настоящего, и в этом занятии часто было не до красоты слога, так желанной поэтам. Но если ты не мог ничего сказать в реальнейшем, то в реальном не мог зваться поэтом, как бы изящны и точны не были твои рифмы.
Каждый поединок заканчивался непредсказуемо: проигравший мог вообще исчезнуть, измениться настолько, что его не узнают даже друзья, сойти с ума (то есть то, что так называли в реальном), могло случиться вообще что угодно – и зрители-слушатели тоже рисковали. Но в этом и был азарт.
Сорел и Квиррел вышли в центр зала (Коре всегда казались лишними эти церемонии), и Мастер провозгласил:
– Вы стоите на эшафоте. Вас осудили, кажется, за пьяную драку. Возможно, вы даже убили человека. Вашей шеи вот-вот коснётся грубая пеньковая верёвка, и мир навсегда уйдёт из-под ног. Но пока вы видите перед собой толпу пьяных ожиданием зрелища лиц…
Кора закрыла глаза и сглотнула: Сорел выглядел на эшафоте совсем ребёнком. Он беспомощно оглядывался под огнём сотен взбудораженных ожиданием скорой смерти взглядов, в воздухе остро пахло злорадным любопытством.
«Ну же, Сорел, ты можешь», – думала Кора, хотя прекрасно знала, что выступающие надёжно защищены от посторонней помощи.
Сорел нервно откашлялся, что подействовало на толпу, как запах барсука в норе на гончую. Кора закрыла глаза ещё раз.
– Хм… Принесите, пожалуйста, мне
табуретку для вдохновения,
и я расскажу вам историю
одного знакомого гения –
печальную,
но короткую.
Когда он был маленьким, –
ростом примерно
с крупного дога, –
то больше всего на свете
мечтал научить попугая
говорить свободно
на трёх языках,
стихами и прозой,
придумал даже свой собственный
авторский метод для этого –
а тот попугай за неделю
взял да и