эпизоды остаются в душе, окукливаются, годами и десятилетиями лежат в своем коконе – но они живы. И это значит, что существует возможность к ним вернуться.
Вполне может быть. А может, и нет. Мы, сами того не осознавая, храним не только важные воспоминания. Мы храним каждый миг нашей жизни в виде таких крошечных куколок. Никто не знает, какие гормоны или ферменты они выделяют, никто не знает, каким образом эти куколки воспоминаний рождают озарения и догадки, дурные и хорошие предчувствия, непонятные не только для окружающих, но и для нас самих. Мы испытываем сильные и драматические чувства: Любовь, Ненависть, Восторг, Отчаяние… и даже не понимаем, что чувства эти рождаются и пылают не сами по себе. Топливо и запальные свечи давным-давно заложены в нашей душе.
Как бы ни стучал Петер по капоту своего солидного, взрослого джипа, купленного на деньги, заработанные игрой в солидный, взрослый футбол, как бы ни щелкал пальцем по экрану навигатора – глобальная система не врала. Это и вправду Веллингбю. Петеру семь лет, и именно в тот день он поверил в Бога.
Еще в пять лет мать научила его вечерней молитве, а на ночь вместо сказок рассказывала Библию. Рассказывала мама замечательно. И даже несмотря на то что содержание этих рассказов казалось ему странным, события маловероятными и даже вообще немыслимыми, Петер охотно бы поверил в Бога, если бы отец так яростно не ненавидел все связанное с религией.
Но вовсе не ненависть отца к церкви мешала ему поверить. Отец был зол и жесток, особенно когда пьян. Часто поднимал руку на мать. Петеру вовсе не хотелось стать таким же, он с радостью разделил бы веру матери – но никак не мог заставить себя поверить во все чудеса, о которых она рассказывала.
Бог и Иисус, вся эта мистика с крестом, рыба и хлеб… и невозможно, совершенно невозможно поверить, что кто-то гуляет по воде как посуху.
С годами отец становился все хуже и хуже. Потерял работу, потерял друзей – они, как он говорил, его предали, – бутылок в шкафу становилось все больше. Петер не раз спрашивал мать, почему они так живут, и мать неизменно отвечала: «На все Божья воля, потерпи, станет лучше».
Так и продолжалось до того вечера. Петеру было семь лет. Он уже отбарабанил без особой охоты вечернюю молитву, лег и услышал, как открылась дверь. По особому дыханию, по откашливанию и отплевыванию, по спотыкающимся шагам, по неразборчивым ругательствам Петер понял, что отец очень зол и очень пьян, пьянее обычного. Он зажал руками уши – знал, что сейчас начнется.
Удар, звук падения, полузадушенный крик. Закрыл глаза. И тут же в воображении нарисовалось несметное количество оружия, целый арсенал – пулеметы, винтовки, пистолеты, гранаты, топоры. Он обвешивается этим оружием, как Шварценеггер, и бежит спасать мать…
Обычно все кончалось довольно быстро. И если мама начинала плакать, он затыкал уши, чтобы не слышать.
Но не в тот вечер. Все продолжалось. И мама кричала. Обычно она не кричала. Из головы Петера вылетела атомная бомба, упала на отца и покончила с ним навсегда.
Мама