засунула наши руки в карман куртки, чтобы согреться.
– Правда? – спросила я, отвлекаясь на его настолько близкое присутствие. А потом поморщилась. – А ты не считаешь «купание голышом» отталкивающей фразой? Мне она кажется какой-то неприятной. Как влага.
– Или трусики.
– Не говори про трусики, – требую я.
Патрик улыбнулся мне, наши плечи соприкасались, пока мы шли по замерзшему берегу озера. Сквозь зимние облака пробивался слабый ореол солнечного света. – Но нам стоит попробовать.
– Что? – непонимающе спросила я. – Искупаться голышом? – Посмотрела на корку снега, покрывающую землю, затем перевела взгляд на него. – Да, стоит.
– Ну, не сейчас, – пояснил Патрик, сжимая мою руку в кармане. – Спасибо, но мне хотелось бы дожить до выпускного, не отморозив хозяйство. Но когда будет теплее, да. Стоит.
Я заинтригованно и с любопытством посмотрела на него, окруженного морозным белым светом; меня пронзила дрожь. Пока что мы только целовались.
– Этим летом, – согласилась я и встала на цыпочки, чтобы чмокнуть его в уголок рта.
Патрик повернул голову и обхватил мое лицо руками.
– Люблю тебя, – тихо сказал он, и я улыбнулась.
– И я тебя.
Не знаю, что выбивает из меня дух: это воспоминание или физическая нагрузка, но уже через полтора километра нам с Оскаром приходится остановиться и немного пройтись. Дороги здесь прячутся в лесах и петляют, изредка проезжает машина. Деревья нависают над асфальтом, но я все равно потею в футболке с треугольным вырезом; утренний воздух начинает прогреваться. Когда мы проходим мимо съезда к гостинице Стар-Лейк, я импульсивно тяну поводок и иду по знакомой гравийной дорожке к полянке, на которой сутулится старый отель. Вдали виднеется Катскилл со сверкающим у подножия озером.
Я работала в покосившейся гостинице целых три лета, выдавала полотенца на берегу озера и стояла за кассой в небольшом сувенирном магазине в лобби – так делали многие из нашей школы: обслуживали столики в столовой или преподавали в бассейне уроки плавания. Патрик и Джулия навещали меня между сменами в пиццерии; даже Имоджен однажды работала тут несколько месяцев в десятом классе, когда «Френч Роуст» закрыли на ремонт. Здесь все выглядело запущенным: выцветший ковер со столистными розами и старомодный лифт, который перестал работать еще до моего рождения. Это место находилось на грани закрытия и, кажется, все же закрылось: на главной парковке пусто, а лужайка испещрена гусиными какашками. На проседающем крыльце жутковато покачиваются на ветру кресла-качалки. Но внутри горит свет, и когда я толкаю главную дверь, она распахивается в пустое лобби с той же самой выцветшей мебелью в цветочек.
Я собираюсь развернуться и уйти – здесь страшно, настолько заброшенным кажется это место, – как в лобби, точно в чертовом «Сиянии», выбегает маленький мальчик в кроссовках с подсветкой, подпрыгивает на одном из обитых парчой диванов, а затем устремляется