заведением взяли иезуиты, известные благотворители, прославившиеся к тому же финансированием медицинских исследований. Приют разросся, а кроме того, патроны организовали в нем первоклассную офтальмологическую детскую клинику, работавшую на сугубо благотворительных началах.
Губерт в молодости был подающим надежды архитектором, но превратности судьбы отправили его в море. Поработав почти тридцать лет подводным взрывником на шельфовых рудных разработках, он вышел на пенсию, которая оказалась, скажем мягко, невелика… Вот и нашел старый минер приработок сторожа, электромонтера и порученца по разным мелким вопросам при клинике.
– Книги. Понимаете, детские книги со шрифтом Брайля, – почти застенчиво объяснял Цахес. – Штат у нас маленький, каждый занимается несколькими занятиями. Вот я и как курьер… Отнес заказ в издательство, у них дешевле, чем через магазины, а сегодня в банк – узнаю реквизиты для предоплаты по перечислению… Вот так. Дети, они… они ведь и так несчастные. Мы им читаем, как можем, и для них книги стараемся изыскать…
Ютта умилилась короткой и бесхитростной истории доброго пожилого человека. И не обратила внимание на то, что Айвен застыл в напряженной, собранной позе, всматриваясь в прозрачное стекло лифтовой кабины.
Светящееся окошечко над дверцами показало «75».
– Твою мать! – неожиданно рявкнул Тайрент и резко ткнул пальцем в панель. Лифт дернулся и остановился – Айвен нажал кнопку аварийной остановки. Ютта упала бы, но он подхватил ее под руку, а вот Цахес потерял равновесие, папка выпала из рук, и злосчастные бумаги рассыпались по всему полу.
Писатель снова стукнул по панели, и лифт двинулся вниз.
– А это что значит? – недоуменно спросил снизу Цахес, пытаясь собрать свою несчастливую ношу.
– Делаем ноги, очень быстро, – коротко и непонятно объяснил Айвен, нетерпеливо и нервно ломая пальцы. Лифт спускался, Айвен опять с неприкрытой тревогой вглядывался в стекло, словно видя там нечто скрытое от посторонних взоров.
– Быстрее, быстрее! – приговаривал, почти просил он сквозь сжатые зубы.
Наконец двери с мелодичным звоном разошлись, выпуская их в приемный зал банковского дома. Айвен, резко обернувшись, спросил у Цахеса, четко и коротко:
– Хочешь жить?
– Д-да, – чуть заикаясь, автоматически ответил тот.
– Тогда беги, – исчерпывающе посоветовал Айвен и бросился к выходу, крепко сжимая руку Ютты, буквально волоча ее за собой, как на буксире.
То ли Цахес тоже что-то понял, то ли, что вернее, поддался сумасшествию Айвена, но сторож приюта бросил полусобранную стопку своих бумаг и с неожиданной ловкостью кинулся за ними вдогонку. Они покинули здание и выбежали на площадь. Хорошо прогретый солнцем камень брусчатки почти обжигал стопы сквозь тонкие чулки. Цахес пыхтел как паровоз, но все так же не отставал. На них смотрели, оборачиваясь, показывая пальцами, кто-то недоумевающе, кто-то со смехом.
– Я… больше… не могу… – выдохнула Ютта, падая