лица чиновников, ошарашенные глаза пялились в просветы между шарфами и ушанками. Вид полуголого парня на сорокаградусном морозе заставил их разинуть рты.
– Что же вы не сказали, что он псих, – прошептал начальник.
– Так про него ж и писали в газете, что псих.
– И как с ним разговаривать?
– Гляньте, а он и не собирается разговаривать.
Пока они шептались, полуголый поднял куртку, и волоча её по осколкам льда, скрылся в тумане. Хлопнула дверь. На призывы чиновников он не вышел, как они ни кричали, и ни сулили достойное вознаграждение, и как ни упрашивал начальник пожалеть его семью. Кособокий дом кутался в клубах морозного пара, а ледовый ваятель был внутри, нем и глух к мольбам.
Тем временем на окраину опустились сумерки. Чиновники до смерти замерзли.
– Не уйду без него. Уволят. Или он вылепит эти чёртовы фигуры, или – петлю на шею, – твердил начальник.
– Да, ладно, тебе Ильич, – деловито сказал один из подчинённых, ушлый парень, «палочка-выручалочка», – сейчас мы его выкурим, у меня тут зятёк рядом живёт, охотник. Сейчас.
Он исчез и скоро вернулся с другим мужиком в тулупе и с ружьём.
– Этого шизика давно пора вытащить на свет божий, – пробурчал тулуп, перелез через ограду и два раза отчетливо долбанул прикладом дверь, затем выстрелил в воздух и заорал:
– Выходи, гад, люди из-за тебя на морозе уже околели!
Дверь скрипнула, и на пороге показался парень, куртка на голое тело. Он взглянул на тулуп с ружьем:
– Мужик, отстань, – голос звучал глухо и измучено.
– Давай, давай, иди к машине.
– Осторожнее, – волновался за оградой начальник, – ещё жмурика не хватало.
– Не волнуйтеся, будет живёхонек, х-художник, – прокричал тулуп, и в ту же минуту парень рванул в темноту за угол дома.
– Ах ты, ваятель, – тулуп дёрнулся за ним, но завяз в сугробе, а из-за угла резанул луч света, и рыча вылетел красный жигуль, разбил вдребезги прозрачную девушку, снес ограду и помчался через сугробы и ледовые бугры в сторону города. Чиновники впихнулись в уазик и ринулись в погоню.
Сначала они решили, что парень удрал, но когда уазик ворвался в город, увидели, что дымящийся жигуль с поднятым капотом стоит боком на тротуаре, а его водитель в расстегнутой куртке убегает к центральной площади.
– Ильич, может он бежит скульптуры делать? Сам? Чёрт их поймёт, этих художников.
– Не болтай, жми, – прохрипел начальник.
Была уже глубокая ночь, и площадь давно опустела. Палатки покрыли навесами, и пьяные туристы расползлись по съёмным квартирам. На площади оставались только сугробы снега да глыбы льда.
Пролетев мимо палаток, уазик подрезал бегущего парня и со скрежетом застыл. Бегущий остановился, тяжело дыша. От него валил пар.
– Отстаньте от меня, – еле слышно прошептал он, переводя дух.
– Ну,