четырех часов утра. Французы в то время предпочитали покупать к завтраку круглый хлеб, однако на его выпечку уходило слишком много времени. Вот тогда-то мой гениальный пра-пра и придумал будущий символ Франции весом в 234 грамма и длиной в 65 сантиметров – багет!
Признаться, я всегда сомневался и сомневаюсь до сих, что в нашем роду могли быть такие гениальные личности, но отец верил в это свято. Для него эта история была чем-то вроде библейской легенды, сомневаться в которой – худший из грехов! В пору переходного возраста Бриош пытался воспротивиться пятничной пытке семейной историей, но каждый раз, когда в его глазах появлялся опасный бунтарский огонек, мама слегка сжимала его плечо ладонью, и он молчал. Господь свидетель, мама всегда была миротворцем и добрым ангелом.
Что бы мы делали без тебя, мам?
* * *
Так или иначе, судьбой мне уготовано было стать Багетом. Однако наш приходской священник (благослови его, Господь) настоял на том, чтобы меня назвали именно Бенджамином. Ибо таковой, по его словам, была «воля Божья».
Не знаю, участвовал ли в этой комедии Бог, но мне почему-то кажется, что священник (которого, кстати, тоже знали Бенджамином) лукавил. Думаю, он просто чувствовал, что ему недолго осталось топтаться на этой земле и хотел оставить после себя нечто большее, чем два мешка свечных огарков и три тетрадки сомнительных мемуаров, которые, само собой, никто не напечатает.
Отец был в ярости. Нет, он не бил посуду и не брызгал в разные стороны слюной, но… все-таки это была ярость: пожатые губы, красное лицо, сведенные на переносице пушистые брови и тихое недовольное «бу-бу-бу». Да, черт возьми, мой отец был не из тех, кто умеет по-настоящему, от души сердиться! Если честно, я даже не помню случая, чтобы он кричал на меня или моих братьев и сестру, а уж тем более бил нас. Когда мы шалили особенно сильно, он, бывало, вытаскивал из своих необъятных штанов ремень и тряс им в воздухе. Ха-ха, видели бы вы, как он пытался придать своему круглому лицу угрожающее выражение и одновременно подхватывал падающие на пол брюки. Но у нас была своя стратегия. Мы облепляли его со всех сторон и начинали громко кричать «Папочка, мы так тебя любим» или «Папочка, ты самый лучший». А после этого – все, он был наш! Мы не только избегали порки, но и могли запросто гнуть его кренделем и раскатывать, как тесто.
Он просто слишком сильно нас любил.
P.S. Надеюсь, вы уже плачете или, по крайней мере, готовы это сделать, потому что, если честно, мне было бы неловко реветь одному.
* * *
Здесь надо кое-что пояснить, дабы вы избавились от всех заблуждений, которые успели наплодиться у вас в голове и, наверняка, плодятся до сих пор. Родинка – это просто родинка – скажите вы. И будете правы. Но только не в случае с моим отцом. Он был из тех людей, которые в начале своей жизни выбирают дорогу и идут по ней, даже не задумываясь о том, что где-то есть неисследованные земли или неизведанные приключения. И все-таки порой, ночами, такие люди вдруг просыпаются, словно от укола иголки или совести. Они лежат в темноте, слушая сонное похрапывание