от кого отказываются во многих местах.
Через десять минут я звонила Егорову:
– Скорее всего, Вячеслав Иванович, мы зря беспокоим вас. И этот пациент действительно неоперабелен. Но это мои друзья, и у его сына должна остаться убежденность, что он сделал все что мог.
У нас быстро нашлась общая коллега и приятельница, с сыном которой дружит его сын. И разговор пошел легко. Через день Егоров сам перезвонил мне:
– Я посмотрел выписку, результаты КТ и протокол его операции. Я хочу попробовать соперировать его радикально.
– Радикально? Вы хотите сказать, что пойдете на резекцию кишечника? Не на забор фрагмента опухоли для химиотерапии?
– Нет, я попытаюсь радикально. Если не получится, возьмем фрагмент опухоли для иммуногистохимии. Как он по вашей части? Там ведь были инфаркты?
Через неделю я привычно снимала трубку и беседовала с ним, давая ответы на вопросы анестезиологов. Заключение о возможности оперативного лечения, несмотря на высокий риск периоперационных осложнений, пришлось переписывать четыре раза.
Лешин водитель послушно приезжал за нужными бумагами…
Терапия быстро титровалась на ходу. Все результаты инструментального обследования говорили об одном: дед очень хочет жить. Вопреки всем прогнозам, стандартам и рекомендациям.
В день операции страх и совесть начали свою уверенную и беспощадную грызню: «Ты дура. Непроходимая. Ты должна была убедить Лешу, что сделать ничего нельзя. Дед умрет на операционном столе или в реанимации после операции. Леша напьется от горя и разобьется на машине. Егоров сильно расстроится. И во всем этом будешь виновата именно ты! Потому что, как всегда, влезла в историю, в которую не нужно было влезать изначально! На консилиуме принято решение: он неоперабельный больной. И теперь, когда оба они тебе уже не чужие люди, ты получишь по заслугам. И правильно! За свою подростковую глупость и вечное желание ввязываться в то, во что нормальные люди ни за что не ввяжутся, ты сама себя сожрешь!»
Совесть и страх пели дуэтом, как Полина и Лиза в «Пиковой даме».
Дед очень хотел жить. Он сам выбрал операцию, хотя ему объяснили, что риск осложнений высокий. И теперь он молча ехал в операционную, потому что не хотел больше ждать.
Его сын Леша хотел напиться и не мог, потому что настоящим мужикам не положено этого делать в больнице в самый ответственный момент.
Я хотела напиться и не могла, потому что вообще пью очень мало и находилась в больнице. Потому что я там работаю.
Чего хотел профессор Вячеслав Иванович Егоров, я не знаю, но он был занят делом. И напиваться явно не собирался. На мой вопрос: «Как дела? Были ли осложнения?» – он ответил: «По вашей части все прошло ровно. Но мы прогнозируем, готовимся». Вечером Леша устало уехал домой на такси под мое настойчивое: «Выбирай: такси или Полина! Сам за руль не смей садиться!»
На третьи сутки дед ушел в отказ и не захотел бриться. На слова сына: «А Анна Сергеевна велела тебя побрить!» – он покорно сел в кровати