свою твердыню. Бросились строить, толком не посчитав, смогут ли закончить… Не подумали, до чего курьезное впечатление будут производить заносчивые силуэты их замков, придвинутые так же близко друг к другу, как неказистые дачные домики дней былых. Будто средневековые латники потеют, набившись в трамвай.
Теперь в лесу, чуть появятся грибы и ягоды, вместе с ними возникают автомобили. По воскресным дням они попадаются на лесных проселках чаще, чем мусорные урны на московских проспектах. Иногда стайками. А то вдруг среди легковушек автобус, трактор или «камаз». Кусты по обе стороны дорог шуршат, шевелятся, и крики, то басовитые, то визгливые, раздаются из еще недавно тихой чащи. Особенно скверно бывает, когда созреет малина. Ее здесь немеряно, и жаждущих, соответственно, тоже. Что они наши конкуренты, полбеды: ягод хватает на всех. Но как эти носороги топчут и ломают все на своем пути! Продираясь сквозь упрямые заросли, они словно бы с наслаждением крушат противника там, где достаточно было бы отвести в сторону пару хрупких колючих веток. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы распознать в этих искореженных малинниках победную поступь хама.
С грехом пополам привыкнув к сему персонажу на улицах, в транспорте и в очередях, как-то особенно грустно натыкаться на следы его жизнедеятельности в лесу, куда приходишь… ну да, тоже за добычей. Только это не вся правда. В нашей жесткой монотонной жизни эти дни лесных шатаний значат куда больше.
Недаром нас вечно тянет уйти поглубже в лес, пусть и мимо многообещающих грибниц и ягодных полян. Туда, где дороги, перегороженные поваленными деревьями, зарастают высокой травой, где, может, и не наберешь почти ничего, зато бодрые клики сограждан, наконец, глохнут и пропадают вдали.
Я не хожу в церковь. Духовно воспарять в коллективе и под руководством пастыря не сумела бы, даже если бы верила в бога так, как это дано некоторым счастливцам. Я только надеюсь, эта надежда столь же неистребима, сколь неотделима от сомнения. Но случаются не минуты, а целые часы, когда я почти догадываюсь, какой может быть вера. Состояние совершенно непередаваемое, даже пробовать не стану. И приходит оно чаще всего там… Впрочем, обходясь безо всякой мистики, можно сказать другое: эти лесные походы – чуть ли не единственное время, когда мы с Игорем вольно и подолгу бываем вдвоем. Ведь год за годом каждый сидит с утра до вечера в своем углу, прежде за пишущей машинкой, теперь за компьютером, сходясь на торопливые завтраки, обеды и чаепития. Урвать хороший кусок совместного досуга не удается месяцами, и мы, не ходящие в должность, проводящие век в своей норе, начинаем скучать друг о друге почти так, будто кто-то из двоих ушел в плавание или сел в тюрьму.
Там, не в замкнутом пространстве квартиры, а между небом и землей, и говорится, и думается иначе, и то, что зовется любовью, такое же сомнительное и желанное, как вера, тихонько обретает в душе свои исконные права.