непредсказуемы.
– А вот за эти слова, ты у меня завтра прощение будешь просить. Здесь же, но в другом обществе, – зловеще обещает она амбалам.
Смотрю. Амбалы мои чего-то струхнули. Видя их замешательство, я сразу меняю тактику:
– Вот именно, давайте завтра здесь в полдевятого встретимся. Приходить только в трезвом виде, – я указываю на их лица, – И только тогда поговорим. С такими балдыми, – я еще рез показал пальцем в их сторону, – Я дел иметь не хочу.
«Шкафы» посовещались между собой, собрали деньги, рассовав их по карманам, и мирно, бочком покинули каюту.
Смотрю, моя жёнушка ни жива, ни мертва. Бледная, руки трясутся, лезет за валерианкой в сумочку. Всё, опасность прошла, задор закончился. Обычная женская реакция.
– Они больше не придут? – еле слышным голосом спрашивает она.
– Да вроде, нет, – пожимаю плечами, а у самого тоже под ложечкой сосёт.
– А они нас в порту не выловят? – все так же испуганным голосом пытается допытаться она до меня.
– Кто его знает? – предположил я, – Ты чего-то испугались? Если сейчас не тронули, то, значит, и в порту не тронут, уже уверенно начал успокаивать я свою расстроенную женушку.
– Пошли домой, а то мне что-то плохо, – уже еле-еле выдавливает из себя Инночка.
Ах, ты, моя сладкая. Видно было, что ей и действительно плохо. Но через полчаса она успокоилась, и мы пошли по тёмному порту к трамвайной остановке, чтобы добраться домой.
В трамвае Инночка совсем отошла от перенесённых переживаний и её озорные глаза сверкали от воспоминаний, как эти два «шкафа» перетрусили от слов столь хрупкого создания.
Только позвонили в дверь, как она сразу распахнулась и Алёна с криком:
– Папочка, милый, как я соскучилась, – бросилась мне не шею. Данила тёрся рядом, тянув свои ручки ко мне. И когда, взгромоздясь мне на руки и освоившись там, он сразу спросил:
– А ты корюшку привёз?
– Нет, сынок, корюшки не было, но у нас есть яблоки и мандарины, – этого хватило, чтобы он юркнул с рук, и полез в сумку, которая стояла у моих ног.
Достали подарки. Каждый стал их примерять на себя. И такие красивые, одетые в обновки, они сели за стол.
Инночка, всё ещё, взволнованная от пережитого, стала заставлять стол снедью.
Поставила на стол бутылку «Монастырской избы». Детям была «Коко-кола». За разговорами пролетел вечер.
Когда детвора улеглась, можно было уже уединиться и нам. Два, истосковавшихся сердца, всегда стремящихся друг к другу, две половиночки, волей судьбы, разносимые в разные стороны, наконец-то соединились.
Разговоры, поцелуи, объятия, стремление сделать близкому самое лучшее, на что ты только способен, делали нас счастливыми. Каждое слово и жест – всё было создано для этого. Мы понимали желание любимого, и от этого счастье близости было огромным. Оно было нам наградой за разлуки и трудности, которые каждый из нас вынес в одиночестве.
Не успел