будут многие месяцы, и за это время он сможет сбежать.
На редкость точные замечания. Томас был горд за брата Рамиро.
– Но как вы вынудите его говорить у себя дома? Орудия правды лежат в двух этажах под нами.
Рамиро пожал плечами:
– Скажу ему как есть: нам важнее найти еретика, стоящего за «Компендиумом», чем наказать тех, через чьи руки книге пришлось пройти. Ашер бен Самуэль – богатый человек. Он может потерять не только жизнь. Он знает, что если предстанет перед трибуналом и будет признан виновным, то не просто подвергнется очищающему огню: все его имущество изымут, а жена и дочери окажутся на улице. – Рамиро улыбнулся. – Он скажет правду. И тогда мы ступим на следующий камень.
Томас медленно кивнул. План заслуживал внимания.
– Тогда сделайте это. Начните сегодня. – Он похлопал по странной металлической обложке «Компендиума». – Я хочу, чтобы еретика нашли. Чем раньше мы его найдем, тем скорее его душа очистится в аутодафе.
Глядя из-под капюшона черной сутаны, прикрывавшего лицо, Аделяр рассматривал в сумерках улицы Авилы. Он был рад оказаться на свежем воздухе. В последнее время он очень редко выходил из монастыря. Весна вступила в свои права, о чем свидетельствовало оживление среди горожан. Когда наступит лето, они, вплоть до глубокой темноты, будут вялыми из-за жары.
Брат Рамиро нес тщательно завернутый в ткань «Компендиум», прижимая его к груди скрещенными руками. Пересекая городскую площадь, Аделяр взглянул на обугленные столбы, у которых еретики были освобождены от грехов очистительным пламенем. Он не раз видел здесь аутодафе после прибытия из Франции.
– Заметьте, прохожие отводят глаза и обходят нас стороной, – сказал Рамиро.
Аделяр и правда это заметил.
– Не понимаю почему. Они не могут знать, что я член трибунала.
– Они и не знают. Они видят черные сутаны и понимают, что мы доминиканцы, члены ордена, который заведует инквизицией, и этого достаточно. Печально.
– Почему?
– Вы инквизитор, а я простой нищенствующий монах. Вам не понять.
– Я не всегда был инквизитором, Рамиро.
– Но вы не знали Авилу до прихода инквизиции. Нас приветствовали улыбками и с радостью принимали везде. Теперь никто не смотрит мне в глаза. Как вы думаете, почему они отводят взгляды? Скрывают какие-то ереси?
– Возможно.
– Тогда вы не правы. Это значит, что одеяния монахов нашего ордена теперь связаны для них с публичным сожжением еретиков, и ни с чем другим.
Аделяр никогда не слышал, чтобы его товарищ говорил такие вещи:
– О чем вы, Рамиро?
– Я говорю, что мы не тот орден, который замыкается внутри стен. Мы всегда шли к людям, помогали больным, кормили бедных, облегчали боль и горе. Но участие ордена в защите веры, кажется, стерло всю память о столетиях добрых дел.
– Следите за своими словами, Рамиро. Вы играете с ересью.
– Вы хотите меня обвинить?
– Нет. Вы – мой друг. Я знаю, что вы говорите от чистого сердца и