с серым рекордистом, Браслет пошел махом.
Рекордист ускорил ход, картинно высоко выбрасывая ноги.
Браслет без рывка плавно пошел вперед. Низко осев над землей, он широкими взмахами захватывал дорожку. Лошади мчались рядом, голова в голову. Прошли полкруга. Браслет тряхнул головой и сделался еще ниже. Он ринулся вперед, зло кося глазами на соседа. Наездник улыбнулся, оскалив редкие широкие зубы, и, подобрав вожжи, придержал его. Оставшись один, Браслет увял.
Савин съехал с круга и, сойдя с качалки, сказал Рыбкину:
– Отъездить такую озлобленную лошадь мог только очень большой наездник. На всей земле таких тренеров, которые сумели бы это сделать, немного. Я считал его конченым. – И Савин крепко пожал заскорузлую ладонь Рыбкина.
Рыбкин покраснел и залепетал быстро и многословно:
– Перетянули его, а теперь отдохнул он. Годы опять же подошли. В силу лошадь вошла. Теперь ему ничего не страшно. А резвости своей он еще и половины не показал. Он еще поставит рекорд, помяните мое слово. Я, может, не доживу до этого. Другой такой лошади на ипподроме нет и давно не было. Только без Сеньки я бы с ним не справился. Восемьдесят третий год мне пошел. Его Сенька на приз хотел подготовить, – ткнул он пальцем в сторону Сеньки. – Способный паренек, наезднических кровей. Да не моя лошадь, не моя воля.
Наездник приказал Сеньке, собиравшемуся водить лошадь:
– Передай лошадь другому. Ты со мной на поддужной поедешь. Я сам посмотрю, какой ты.
Савин ежедневно тренировал Браслета. Гордый наездник при встречах неизменно первый торопился здороваться с Рыбкиным за руку. Этой чести у него не всегда добивался даже управляющий конюшней. Однако Сеньку он не удостаивал и кивком головы. Он доверял ему разную работу на лошадях невысокого класса, но за все время Сенька не слышал от него ни одного ободряющего слова. Зато ругал его Савин часто и подолгу. Даже во время езды он ухитрялся сердито отчитывать Сеньку на ходу. Рыбкин наблюдал за муштрой, ухмылялся в усы и удовлетворенно покачивал головой.
Один раз, после того как Савин особенно долго и сердито отчитывал Сеньку, к нему подошел Рыбкин и, раздумывая, с паузами, проговорил:
– Повезло тебе, парень, вот поди узнай наперед, где найдешь, где потеряешь. А на призы ты еще наездишься. Я за всю жизнь хозяевам большие тысячи заработал. Может, этих тысяч больше было, чем теперь у меня волос на голове. Всех этих лошадей на эти деньги купить можно. А в гроб все равно в рваных штанах положат. А что всего обидней, так то, что за всю мою жизнь сколько коней через мои руки прошло, сколько я через них муки принял, на каких жеребцах ездил, а вот на кладбище на кляче третьего разряда стащат… Ты его слушай, Африкана. У него есть чему поучиться.
Первый приз Браслет выиграл легко. После бегов у наездника состоялась долгая беседа с Лысухиным. Он выговорил право записывать Браслета на приз только по своему усмотрению, Лысухин в этот день уезжал и, прощаясь, передал конверт с двумястами рублей – доля наездника с пятитысячного приза и семьдесят рублей для Рыбкина.
– Тридцать рублей