насколько музыкально мое тело, пока он не прикасается к нему. Сколько во мне скрытой сладости…
– Проблема в… – голова совершенно не соображает, – …в восемнадцати годах разницы.
Касание, поглаживание, нажим.
– Семнадцать с половиной. И это не проблема.
Россыпь звезд на потолке, огромная бесконечная вселенная в вальсе вечности. Его руки выманивают похоть из темных уголков моего тела на поверхность моего «я».
– То есть, проводив свою немолодую супругу в последний путь, ты прямо с кладбища рванешь в бордель? Даже не переоденешься? Эй, поосторожнее там… – смеюсь я.
Приподнимаюсь, опираюсь на локти и смотрю вниз:
– Мне так больно.
Он улыбается и осторожно кладет мою ступню на кровать:
– Ты зацикливаешься на возрасте. Это глупо.
– Что в этом глупого?
Он поднимается на четвереньки и ползет ко мне, и пока он проползает мимо моих ног, я отчетливо вижу, что массаж возбуждает не только меня.
– Ты пытаешься измерить ценность «Моны Лизы» линейкой.
Он мягко толкает меня, и я падаю на подушку. Руки, горячие, ласковые, берут мои ладони и кладут на ширинку – послушные пальцы ложатся на ткань и чувствуют твердую, горячую плоть. Как же я люблю твое тело… сильное, гибкое, грубое отражение, совершенной в своем сумасшествии сущности. Теперь мои руки возвращают вожделение – под пальцами живет, разгорается, пульсирует любимое тело. Нажим, поглаживание, легкое прикосновение. Мой взгляд скользит вверх, и я любуюсь тем, как он закрывает глаза, как наслаждение ласкает прекрасное лицо, заставляя крылья носа трепетать. Касание, поглаживание, нажим. Его губы раскрываются:
– Надо вставать…
– Замолчи…
Мои руки – вверх, к ремню. Стараюсь не торопиться, но низ живота сладко жжет медовая горечь, разливается по телу, поднимается к губам, рождая:
– Я хочу тебя…
Краем глаза – яркая вспышка.
Руки ласковы, руки нежны – ремень, пуговица брюк и молния.
– Марина, вставай… – шепчет он.
Еще одна вспышка – периферия сверкает, отвлекает. Быстро поворачиваю голову…
На полу лежит осколок – длинный, тонкий кусок стекла. Сглаженные края – порезаться нельзя, но можно…
– Вставай, – голос громче, слабо звенит сталью.
… можно проткнуть.
Поднимаю глаза – любимое лицо застыло. Грубая силиконовая пародия на Максима: пустой взгляд, бескровные губы, кожа – грубой резиновой маской, и нет, совсем нет жизни. Поворачиваю голову…
Весь пол засыпан осколками битого стекла.
– Вставай! – раскатом эхо по углам комнаты.
Комната дрожит, искажается, плывет.
– Вставай!!! – оглушительным громом.
Одергиваю руки, зажимаю уши…
– …вставай! Вставай!
Открываю глаза – передо мной размытое пятно. – Вставай! – орет оно мне, а в следующее