а кто с «того света» прилетел?
– Как не узнать, милая? Боба своего любишь? А не думала, что он не от мира сего? Не думала? Не здешний он, не такой, как мы с тобой. Почему не такой? Да, посмотри на него. Открытый, свободный. Обо всем знает. Все-то у него ладится. Только захотел чего-то, тут же все и получилось. Живет в ладу – и с самим собой, и со всем светом. Нездешний он. Пришелец в наш мир. А я-то его веником охаживал, он тогда еще совсем молодым парнем был, впервые в баню пошел, я привел его и ну молотить по ребрам ладонями, ладони-то у меня видишь какие жесткие, а потом веником, веником… Хороший парень, племяш мой, прозрачный, безоблачный человек. Не от мира сего.
– Дядюшка, а сами-то? – вокруг вас лучи прямо так и ходят. Мне кажется, вы теперь ничего не боитесь, будто новую жизнь начали. Может, почувствовали, что болезнь ваша отступает?
– Не надо обманываться. Невозможно уже что-то изменить, дочка, я знаю, что меня ждет. Сегодня – завтра. Но почему-то ничего не боюсь. Не только не боюсь – чувствую себя по-настоящему счастливым. А знаешь почему? Потому что я теперь свободен, впервые по-настоящему свободен.
Не надо ни врать, ни изворачиваться. Могу, наконец, Гале всю правду сказать, что гулял, что изменял… Она и так знает. Что ее одну всю жизнь любил. Если бы сейчас встать и пойти, я смог бы начать все по-новому. Никуда бы не побежал. Насколько проще ничего не вытворять. Не ловчить. Не выманивать у заказчика деньги, – зачем? Мне и так хватает, я ведь неплохо зарабатываю… И потом – не надо врать и обманывать.
Знаешь, почему я на войну не пошел? Никому не говорил, даже Галя не знает, а тебе скажу, дочка… Мне вообще легко тебе рассказывать, как в поезде – симпатичному попутчику. Так вот, не пошел на войну… Сделал себе белый билет, вот почему, дал денег военному комиссару. Если можно было бы повернуть время вспять, ни за что бы так не поступил. Не врал бы, не обманывал. Пошел бы воевать, как все. Мог и не вернуться. По крайней мере, умер бы как честный человек. Умирать ведь не страшно.
Иди, девочка, я устал. Когда увидишь Галю, скажи ей, что Арон всю жизнь только ее одну любил.
– Сами и скажете.
– Да я уже и сказал. Похоже, не поверила она. А тебе поверит. Завтра еще раз скажу, а как не доживу до завтра?
Галю покачивало, она уже не плакала, только принимала одну за другой таблетки. Ее поддерживали под руки дочь и сестры. Рядом с сестрами застыли фигуры их мужей и детей. Пришел и Сеня с супругой. Высокая, видная, с бледным, словно опрокинутым лицом, она стояла, намертво вцепившись в руку мужа, неподвижная, как беломраморная статуя. Были здесь и молодожены – Боб, племянник усопшего, с хорошенькой, молодой женой.
Рабочие кладбища суетливо сбрасывали ржаво-коричневые полосатые срезы земли в мокрую могилу, тяжелые комья гулко стучали по крышке гроба.
Когда все закончилось, родственники поехали к Гале. Вспомнили Арона, выпили по стопочке – «пусть земля ему будет пухом». Молодожены вернулись домой, жена рассказала Бобу о недавнем посещении больницы.
– Знаешь, Боб, дядюшку тогда словно подменили – от него