лишь пуще распалятся.
Вот что я заслужил за шесть лет охоты на худших представителей человечества.
Сердце бешено стучало, я был словно в бреду. Они протолкнули острие еще глубже в уретру, и невыносимая боль обжигающей волной прокатилась по всему телу. Я забился в конвульсиях и агонии.
«Боже милостивый, если я все еще жив, позволь мне умереть быстро. А если я уже мертв, избавь меня от пыток и спаси из этого ада», – стучало в голове.
А затем темноту прорезал яркий свет, который, говорят, появляется в момент смерти. Я ждал Христа, ангелов или демонов – об этом я тоже был наслышан. Но, кроме света, ничего не видел.
Но зато я слышал голос: он утешал, наполнял надеждой. Самый умиротворяющий голос на свете: «Джон, все хорошо. Мы стараемся тебе помочь», – и это было последнее, что я запомнил.
– Джон, ты меня слышишь? Все хорошо. Тише. Ты в больнице. Ты тяжело болен, но мы стараемся тебе помочь. – Как оказалось, это говорила медсестра. Она не знала, слышу ли я ее, но повторяла и повторяла эти слова, и они бальзамом проливались на мое истерзанное сознание.
Хотя тогда я этого и не понимал, но от комы я очнулся в палате интенсивной терапии больницы Суидиш в Сиэтле, подключенный к аппарату искусственного дыхания. Ноги и руки пристегнули к койке. Тут и там из тела торчали трубки, шланги, капельницы и катетеры. Никто не верил, что я выкарабкаюсь. На дворе стояло начало декабря 1983 года. Мне было тридцать восемь.
А началось все тремя неделями ранее на другом конце страны. Я выступал в Нью-Йорке с лекцией на тему профайлинга в криминалистике перед аудиторией из трехсот пятидесяти человек, среди которых были сотрудники местного полицейского управления, транспортной полиции, представители правоохранительных органов Нассау, Суффолка и Лонг-Айленда. Эту лекцию я читал уже столько раз, что знал ее наизусть.
И вдруг мне стало худо. На лбу выступил холодный пот. Я отдавал себе отчет в том, что продолжаю говорить, но мысленно обращался к самому себе: «Как, черт возьми, раскрыть все эти дела?» Я едва расправился со случаем детоубийцы Уэйна Уильямса в Атланте и с серийным убийцей на почве расовой ненависти в Буффало, получившим прозвище «22-й калибр», как меня пригласили расследовать дело «убийцы из чащи» в Сан-Франциско. Одновременно я консультировал Скотленд-Ярд по делу «йоркширского потрошителя» в Англии и постоянно мотался на Аляску, стараясь накрыть Роберта Хансена – анкориджского пекаря, который похищал проституток, вывозил подальше в лес и устраивал там сафари с их участием. Еще на мне висел серийный поджигатель синагог в Хартфорде, штат Коннектикут, а через две недели нужно было лететь в Сиэтл, чтобы проконсультировать оперативников в Грин-Ривер по делу, грозившему стать самой масштабной серией убийств в истории США: между Сиэтлом и Такомой завелся некий убийца, выслеживавший проституток и бродяжек.
Вот уже шесть лет я разрабатывал новый метод криминального анализа и при этом оставался единственным в поведенческом отделе, кто параллельно на полной ставке занимался нераскрытыми