Некоторые курили, спасаясь от прохладной сырости.
– А знаете что? Давайте сегодня отдохнем от немцев! – предложил веселый Филипп Киусис, вечный выдумщик немыслимых проказ. – Я знаю, вечером около Акрополя будет такая штука… – Смеясь, он рассказал, что нынче, в день гибели Иоанна Глики, около его статуи на Пниксе соберутся почитатели героя: студенты-историки умудрились создать вокруг Глики настоящий культ, пусть и полушутливый, с торжественными гимнами, жертвоприношениями и прочей белибердой. – Поехали, а? Будет весело!
Все одобрительно загалдели и стали собираться. Девушки вскочили со скамейки, Афинаида тоже поднялась. Ей не очень-то хотелось тащиться на Пникс – она пошла сюда с ребятами только для того, чтобы не коротать в одиночестве перерыв между лекциями, – но здесь был он, и девушка была не в силах сказать: «Ну, пока, а я пошла учиться». Немецкие философы ее не интересовали, а даже если б и не так, всё равно невозможно отказаться от поездки в компании с Алексом… Народу много, но вдруг удастся посидеть с ним рядом, перекинуться словом? Алекс очень оживился, поняв, что учеба на сегодня закончена, стал шутить и дурачиться, потом подхватил под руки двух ближайших девиц и вприпрыжку побежал с ними по аллее. Огорченная Афинаида пошла следом, не отрывая глаз от статной фигуры в черной куртке.
Они доехали до Акрополя на трамвае. Быстро темнело, и на дорожках огромного исторического парка зажглись круглые фонари. Включили и подсветку Акрополя: Парфенон засиял белым мрамором, пропилеи осветились желтоватым светом, Эрехтейон – розовым… На Акрополе и Ареопаге было людно, но дорожки, изрезавшие холмы Филопаппа и Пникс, были почти пустынны. Сквозь облетевшие рощи мерцали цепочки огней, освещающие серпантин тропинок и аллеек. Холмы, древние скалы и складки местности скрывали от глаз и ушей бурлящий рядом мегаполис, и казалось, что современные Афины где-то далеко.
Студенты, балагуря, прошли совсем недалеко и на одной из площадок обнаружили небольшую толпу – человек тридцать. Почитатели Иоанна окружили его статую, освещенную прожектором, и пели что-то – как показалось Афинаиде, довольно унылое – про бессмертные подвиги, Острова Блаженных и битвы, из которых герой вышел победителем. Тут же краснели углями две переносные жаровни. На одной дымились деревянные шпажки с сувлаки – «жертвоприношение», как вполголоса, давясь от смеха, объяснил Филипп. На другую поклонники Глики подбрасывали щепотки ладана, который потрясающе благоухал в холодном воздухе. Невысокий бородатый «жрец» в белом балахоне и с венком на голове скосил глаз на вновь прибывших и поинтересовался:
– Вино принесли? – Узнав, что паломники пришли с пустыми руками, он тяжко вздохнул и скомандовал: – Подходите по очереди, кидайте ладан, только не спешите.
Бросать ладан было весело. Розовые кусочки, попав на раскаленные угли, темнели и плавились, некоторые даже загорались.