словно смотрели на мир сразу с двух позиций – собственными глазами и неким вторым зрением, отрешенным, вознесшимся над землей и оттого грустным. Ректору Афинской Академии, привыкшему к кипению имперской жизни, такой взгляд казался застывшим, недостаточно динамичным. Сходное впечатление произвел и папский дворец, в котором не было ни малейшей претензии на соперничество с Ватиканом, на статус альтернативной резиденции вселенского понтифика: дескать, что уж тут притворяться, бывали у пап лучшие времена, да разве за ними теперь угонишься… Стоя напротив этой желтой двухэтажной постройки девятнадцатого века с банальным портиком из шести колонн и красной крышей, почти физически чувствуя тяжесть императорского послания в своем портфеле, Феодор мысленно усмехался и недоумевал: что занесло его сюда этаким невольным почтальоном, почему он должен беседовать с человеком, который в буквальном смысле провозгласил себя святее Римского папы только из тех соображений, что он твердо держится латинского языка и архаичных догматов? Провинция, провинция!..
Эта история началась несколько дней назад, когда с ним связался в режиме видеоконференции министр образования Георгий Ливадин. Он сообщил, что августейший, узнав о намечающейся поездке великого ритора в Краков, – тут министр замешкался на мгновение и посмотрел на Киннама выразительно, даже приподняв со значением палец левой руки; Феодор удивленно поджал губы: что бы могло означать такое внимание к его перемещениям?! – так вот, василевс просит ректора попутно выполнить важную миссию, а именно, побеседовать с краковским понтификом частным образом, как ученый с ученым, и передать ему лично в руки императорское письмо. Затем министр надел очки и процитировал собственноручную записку императора к ректору: «Дорогой Феодор, мы не хотим нагружать вас сверх меры, и притом несвойственной вам работой. Это не дипломатическое поручение, но и не курьерское. Просто благоволите передать письмо и поговорите с Иоанном ласково: пусть он поймет, что никто его обижать не собирается, что все действия по обмену святынями будут совершены исключительно по взаимовыгодной договоренности. Больше ничего от вас не нужно в данный момент, остальную работу выполнят специально уполномоченные люди…» На этом месте Ливадин сдернул с носа очки и, уставившись в камеру, пробормотал:
– Господин Киннам, я совершенно ничего не понимаю: при чем здесь вы, при чем Иоанн-Павел, – но письмо вам действительно отправлено, к вечеру его доставят. Надеюсь, вы не посрамите имени Академии, выполняя это ни к чему не обязывающее… то есть, я хочу сказать, крайне деликатное поручение?
– О, разумеется, это дело чести. – Феодор улыбнулся. – Не волнуйтесь, разберусь как-нибудь.
«„Ласково“! – Он мысленно фыркнул. – Можно подумать, понтифик – женщина и понадобились мои способности, чтоб ее обхаживать…» Тут Киннаму вспомнилась легенда