ой девочкой с ярко выраженной ранней женственностью, нас иногда принимали за сестер…
Нам обеим это страшно нравилось, мы работали на такой образ.
Младшая сестра Таня – тоненькая, светлая, как лепесток чайной розы, с соломенной челкой над распахнутыми голубыми глазами, – и старшая сестра Ита, – русые волосы чуть подкрашены в рыжеватый цвет, глаза самого темного серого цвета, а лицо узкое и нежно-смуглое, как у какой-то нашей заморской прабабушки.
Мы одевались в одном строгом стиле: все вещи облегающие и подчеркивающие фигуры, которые нам не нужно было скрывать.
У меня нет ни одной фотографии прошлого. Но я все легко восстанавливаю по памяти. Каждый день, каждую минуту, каждый звук и цвет тех тринадцати лет, в течение которых мы с Таней дружно, с любовью, радостью и азартом шли по дороге ее детства в ее юность.
С ее отцом я развелась, когда дочке был годик. Отказалась терпеть зависимость без любви, по ошибке, и хотела, чтобы Таня даже не смогла запомнить этот первый период с не тем отцом. Тогда я еще училась в университете.
Второй муж Анатолий был директором колледжа с углубленным изучением математики, куда я пришла устраиваться на работу.
У меня не было педагогического опыта и рекомендаций. И у нас обоих не было сомнений в том, почему он принял меня после очень короткой беседы, в которой не проверялись ни мои способности, ни воспитательные принципы.
Да, дело в прабабушке и в ее наследстве – моя необычная внешность многих мужчин поражает наповал с первого взгляда. Проблемы начинаются потом, чаще всего они несовместимы с отношениями.
Анатолий был тогда респектабельным, холеным мужчиной сорока пяти лет, с бархатным голосом, каштановой шевелюрой и такими же бородкой и усиками. Вылитый портрет ученого или писателя девятнадцатого века кисти большого мастера.
Склонность к позерству показалась мне его единственным недостатком. Впрочем, ее можно рассматривать как артистизм – редкое и важное качество педагога.
В этом колледже я, кроме математики, вела еще факультатив бальных танцев. Зарплата несравнима с обычными муниципальными школами.
Вскоре Таня пошла в первый класс. Она училась в школе рядом. А потом Анатолий зачислил Таню в девятый класс, она была на полтора года младше одноклассников, потому что пошла в школу до шести лет. Нас обеих приняли, даже полюбили ребята. Таня и там называла меня Итой, я не возражала.
Вскоре узнала, что ученики за глаза называют меня «Ита плюс». Не самое плохое прозвище для учителя. Даже очень хорошее. Химичку, к примеру, называли «кислота». Анатолия, конечно, «барин».
Педколлектив состоял в основном из женщин. Много молодых, и все внешне хорошо выглядели, со вкусом одевались. Это соответствовало имиджу школы и требованиям директора.
Особое внимание Анатолия я почувствовала сразу, хотя ничего явного, никаких предложений, привилегий и даже многозначительных взглядов не было. О том, что он давно в разводе, узнала, кстати, от Тани. Дети слышат и видят часто больше взрослых.
У меня никогда не было возраста безмятежности и доверчивости, хотя выросла в нормальной, спокойной семье. Но чуткость, скрытность, наблюдательность и опасливость родились вместе со мной. С возрастом к этому набору добавилась необходимая капля цинизма, рожденного опытом. Это и было моим тайным оружием, которым я пользовалась для защиты себя и дочери.
Когда ухаживания Анатолия приобрели явный характер, я прежде всего прислушалась к голосу своего тела, нет ли протеста. Убедилась, что не только нет, Анатолий был мне приятен, будил воображение и чувственность, Но я долго сдерживала развитие событий. Наблюдала и анализировала.
Как охотник, следила за каждым выражением и жестом в его отношениях с остальными женщинами. И еще более пристрастно за контактами с девочками и мальчиками. С хорошенькими, ухоженными, раскованными, домашними девочками, которые привыкли к ласкам, одобрениям дома и жаждут признания своей неотразимости от всех, кто встречается на пути. Неосознанное желание женских побед. И с наивными, беззаботными мальчишками, которые тянутся к мужскому авторитету.
Для меня не секрет, по каким причинам иногда мужчины идут работать в школы. Самый тяжкий и непреодолимый порок – влечение к беззащитной детской прелести. Адское, звериное влечение грубых душ и тел. Это и еще скрытый садизм взрослых, встречаемый слишком часто в детских учреждениях, требовалось исключить.
Мне не было стыдно от того, что я допускаю в отношении малознакомых людей самые чудовищные подозрения и затем их исключаю. Это моя суть. Это мой позитив – не обнаружить в человеке то, что меня отталкивает или пугает. С такого исключения и начинается доверие. Без него я задавлю в зародыше любую страсть.
Анатолий хорошо общался с детьми – с позиции доброй силы и благородства души. Никаких «но» – ни агрессии, ни раздражения, ни дурного внимания, – только взрослая забота, открытость, что не исключало ни сурового осуждения, ни морального приговора, если был серьезный повод. Но и понять «осужденного» он умел, как никто. И забыть о конфликте навсегда.
С