няньки, секретарши. Все, что сдуру добровольно взвалила на себя.
Ничего удивительного, что Марку пришла в голову несоразмерная реминисценция. Леди Макбет, подбивая мужа совершить убийство, сошла с ума от содеянного. Актриса Шекспировского театра [8], по мнению английской прессы, лучшая Леди Макбет за последние полвека, предложила иную версию. Не подбивала мужа, нет. Просто услышала однажды, что Макбет хочет стать Королем и ради этого должен убить, без размышлений приняла его план. Верила, что живет с Героем: сказал-сделал. Иначе не говори. Когда же он стал метаться, пробовала поддержать. И повела его к действию. Повела к убийству, чтобы спасти свою любовь к мужу. Он убил, но опять не справился с собой. Тут она увидала Макбета слабым, запутавшимся в содеянном. Муж – кающийся убийца, а вовсе не Герой, решивший стать Королем. Вот чего она не вынесла. Тут с ужасом осознала – любовь уходит. И от горя сходит с ума.
Красивая версия – не героя любить нельзя. Позже Марк понял замысел актрисы. Она укоряла Шекспира за то, что в пьесах отводил женщине второстепенные роли. Сыграв в Шекспировском театре двенадцать женских ролей, она теперь провоцировала драматурга переписать его пьесы. На Ковент Гарден вышла с мужскими ролями Брута, Генриха Четвертого, Просперо. Написала книгу «Брутус и… другие героини». Получила от королевы звание Dame. Великая актриса! Ради сцены отказалась от детей. Мужчины, которых выбирала, тоже были актеры. Справиться с ревностью к ее таланту им было не просто. Замуж вышла в шестьдесят лет. Тоже за актера. Заставила эмигрировать из Америки. Выволокла с американской сцены. Протащила за собой по лондонской. Помогла выстроить карьеру…
Думаю, последняя жена Марка видела, как он не уверен в себе, как комплексует за рабочим столом. Она понимала, прощала слабость характера и защищала при первой возможности. Я знаю, что в реминисценциях и аллюзиях Марк искал подпорки. Ему хотелось соответствовать уровню классиков. Не понимаю, на кой черт он, уже перебравшись из журнализма в профессиональное литературоведение, пробовал пролезть в писательство. Знания мешают сочинительству. Художественная проза не дается хорошим литературоведам, культурологам, искусствоведам, историкам искусства. Как заметил А [9], «ученые действительно иногда могут быть хорошими популяризаторами, но лишь тогда, когда они обращаются к темам вне их непосредственной исследовательской компетенции. На равных беседовать с невеждами может только тот, кто и сам отчасти невежда; а научный журналист по определению невежественен во всем, тем и хорош».
Марка я огорчать моими сомнениями не стал, когда он сообщил мне, что кинулся перечитывать тургеневский «Дым». А почему бы и нет, подумал я. Русские эмигранты, когда сходились в Баден-Бадене, толковали о том же, о чем и мы. Как и наши предшественники в ХIХ веке, мы в XXI толкуем о войне, о религии, о судьбах России.
– Во времена брежневизма, – вещал Марк, – мир в России был разный, как и во времена сталинизма.