т того, хочу я этого или нет, а мне придется с ними дружить. И когда их убьют, а их обязательно будут убивать, мне станет грустно. Или убьют меня, и грустно станет кому-то из них.
Наша дружба сформировалась в рамках шестьдесят второй армии. Из Тулы нас привезли сюда, в Сталинград, и когда обрушились на наши головы снаряды, родилось это безысходное товарищество. Здесь среди своих нет врагов, потому что враг один – он понятен, он сидит за стеной и стреляет из тяжелых орудий по нашим позициям. А товарищей у меня теперь немало.
Например, Кирилл. Он же Кирюша Сизый. Сизым его называли, потому что, когда он нервничал, его лицо становилось сизым. И когда он злился – то же самое. Смешно было, когда мы с ребятами сидели и прятались за углом бывшего нашего штаба. Кирюша Сизый тогда старался признаться в любви Аленке. Аленку почему-то называли еще и Олюшкой. Она была медсестрой. Ей обожгло спину как раз, когда фрицы взорвали нефть. Она упала, спина её горела, её подхватил Крылов из командования и оттащил от Волги на шагов пятьдесят. Раскаленная речка была как будто не из воды, а из горячего свинца, так и струилось огниво между берегами. Он оттащил её, прыгнул ей на спину и давай тушить пламя своими рукавами. Ему тогда осколок угодил в шею сзади. Он умер, но долго еще мертвый бил рукавом Алёнушку по спине. Она теперь у нас числится бессмертной.
В общем, стоит она теперь, смотрит глазами своими печальными на Кирюшу. Спина еще печёт, поэтому она иногда кривится и скукоживается на правый бок. Мы сидим за углом, значит, и животы рвём. Ну, очень смешно. Кирюша стоит такой, вытянулся весь и говорит:
– Олюшка, ну слышишь ты меня, нет?
– Да слышу, говорю, чего тебе?
– Ну, в общем это…
– Что?
– Признаться тебе хочу.
Она уже наверняка поняла всё. А он стоит, с ноги на ногу переминается и жмется. Интересные люди у нас – война идёт, убивают нас, уже людьми себя не всегда чувствуем, а в любви признаться всё так же боимся. И вот Алёна. Спину обожгло, а могла ведь косички плести да детишек по музеям водить. А у неё умирают ребята на руках, она в глаза им в последние секунды смотрит. И все равно румянится, стоит перед Сизым, смущается.
– Люблю я тебя, Олюшка! – наконец выкрикнул Кирюша Сизый и топнул ногой. Даже камень с его души грохнулся, до того он облегченно вздохнул. А мы сидим и хихикаем. Хотя, признаюсь, я сам как будто почувствовал грохот, с которым облегчилась его влюблённая душа.
– Понятно, – ответила Алена, опустив глаза, и тоже вздохнула.
– Давай так, – решительно предложил Кирюша, почесав затылок и изобразив генерала, – война не знаю, может, закончится, может, не закончится, а мы с тобой, давай, поженимся?
– Ну, давай, – тихо ответила Алена.
– И это, я вот о чем думаю, сейчас-то чего?
– А чего сейчас? – кивнула Алена.
– А пошли в штаб?
– Зачем тебе в штаб-то?
– Так не мне, Олюшка! – воскликнул Сизый. – Нам с тобой надо! В штаб нам надо!
– Зачем?
– Ну, – развел он руками, – ну как зачем? Сообщить нужно командиру! Это ж тебе не шутки!
Кирюша Сизый был настолько возвышен своими новыми планами, что явно не соображал.
– Ну чего ты, – смущенно и напряженно, оглядываясь по сторонам, сказала Олюшка, заметив нас, выглядывающих из-за угла. – Ни к какому командиру ты не пойдешь.
– Ну, это как же! – воскликнул в ответ обезумевший Сизый, его было не остановить. – Свадьба у нас быть должна. Значит, в штабе нужно уведомить. Жди, – непонятно зачем добавил он и убежал.
Олюшка осталась стоять одна среди кирпичных осколков.
– А вам весело, – обиженно произнесла она.
Прятаться больше смысла не было. Двое товарищей, Петя и Тургенев, махнули рукой и, сказав, что уже не интересно, принялись раскуривать папироску. Я вышел из-за угла и, футболя перед собой камень, подошел к Алёне.
– А вам смешно! – повторила она.
– Почему бы и нет, – огрызнулся я.
– Товарищ-то ведь он вам. Нет, чтобы образумить дурачка, так сидите, хихикаете…
– Дурачка, значит, – усмехнулся я. – Аленушка, ну так коли он дурачок, то замуж-то зачем согласилась?
– Не твоего ума дело, – обиженно ответила она и повернулась ко мне спиной.
Я засунул руки в карманы и не спеша обошёл её, продолжая футболить камень и разглядывать его. Она украдкой посмотрела на меня и съежилась вся.
– Давно увидела, что я прячусь за штабом? – спросил я.
– За бывшим штабом, – ответила она.
– Да разница-то… Завтра, глядишь, наш новый штаб тоже развалят. Давно видела?
– Сразу увидела, что ты там сидишь…
Я помолчал, сделав вид, что размышляю, хотя у меня сразу нашлось, что сказать ей.
– Кирюша – дурачок, замуж все-таки позвал, – я указал пальцем в пыльную завесу, которая образовалась за бегущим Сизым и добавил. – А он-то того, он ведь серьезно