хочу, клянусь святой Венерой! Но не за пьянчужку или безларника [40] вроде тебя. А за сенатора. Вот вам, ясно?
– Такое желание не исполнит даже Вер! – выкрикнул репортер и тут же спрятался за спину возничего.
– Отчего же. Вероятность один к двадцати, – прикинул гладиатор. – Сенатор – дряхлый старичок лет под восемьдесят, который самостоятельно не может надеть кальцеи. Случаю надо лишь организовать встречу будущей парочке. Клепа, ты будешь подавать сиятельному мужу серебряный урильник в постель.
– Засунь свой язык в анус! – Клеопатра обвела присутствующих черными сверкающими глазами. – К чему мне старик?! Я получу молодого и красивого. Вот Элий, к примеру, собирается жениться на Марции, а чем я хуже?!
– Клепа хочет выйти замуж за Элия! – закричал возничий.
– Зачем тебе Элий? – вмешался в разговор темноволосый парень в одежде фокусника. – Он самый бедный из всех шестисот сенаторов.
– Где ты нашел бедных сенаторов? – возразила Клепа. – У сенатора должно быть не меньше миллиона, или ты забыл?
– Миллион – это не так и много. Особенно для тебя, Клепа. «Акта диурна» недавно публиковала цензорский список доходов и оценку имущества сенаторов. Так вот Элий – на последнем месте, – не уступал фокусник.
– Все это фальшь, Кир! – уверенно заявил возничий. – Будучи гладиатором, Элий должен был заработать бешеные деньги.
– Он все отдал в фонд Либерты.
– Очередные выдумки вестников! – не унимался возничий.
– Редьку тебе в зад, тупица! Вер, скажи, ты же знаешь, – потребовала Клепа.
– Я не доказываю клеветнику, что он клевещет. – Вер улыбнулся, глядя возничему в глаза. – Я его просто убиваю… – Возничий поперхнулся и на всякий случай отодвинулся подальше от Вера. – Элий, имя которого я произношу с уважением, действительно отдал свои премиальные в фонд Либерты.
– Все гладиаторы – убийцы, – напомнил возничий. – Даже Элий.
– Но он не виновен, – вступилась за своего любимца Клепа. – Иначе не сидеть ему в сенате. Цензоры за этим следят строго.
– Я не верю цензорам, – упрямился возничий. – И твоему Элию я не верю, хотя многие считают его честным. Да я и себе не верю.
– Правильно делаешь, – ухмыльнулся Кир-фокусник.
Вер пил и не пьянел. Слушал болтовню посетителей, и не веселился. Внутри него как будто лежал кусок льда, и этот лед ничто не могло растопить – ни фалерн, ни чужой смех, ни вульгарные шутки. Даже ласки такой горячей гетеры, как Клепа, не помогли бы.
Молоденький галльский бард в голубой тунике принялся петь, подыгрывая себе испанской кифаре [41]. Ему аплодировали и свистели одновременно.
– Эй, парень, шел бы лучше в гладиаторы! – крикнул Кир-фокусник.
Певец смутился, поспешно уселся за свой столик, и залпом опрокинул кубок с неразбавленным вином.
– Не слушай его, он всем говорит гадости, – ободрила барда Клепа и взъерошила волосы юноши. – Ты отлично поешь.
– Вер, сделай всех талантливыми! –