своей интуицией. Мало ли ходит в мужскую палату на шестерых жен, матерей, сестер!
Столкнувшись во второй раз, Люся, по больничным не писаным правилам приличий, поздоровалась. Женщина, что-то пискнув, шарахнулась от Люси, как от зачумленной. А придя как-то во внеурочное время, увидела эту женщину сидящей у кровати своего мужа. Тут уже их познакомили: Люся, жена – Нина, из профкома. Но и тут озарение ее не посетило. Да и о каком озарении вообще могла идти речь, если практически всю жизнь она прожила в атмосфере обожания, в уверенности, что она – единственная, самая-рассамая!
Бывало, идут они по улице, и Люся говорит мужу, не без умысла, тайного кокетства:
– Смотри, какая красотка! – а муж, головы не поворачивая:
– Да ну, лошадь бельгийская!
– Да почему бельгийская-то?
– Не знаю, так отец всегда говорит.
Но какой-то червячок начал копошиться в люсиных мыслях: это какой же член профкома станет через день да каждый день навещать в больнице члена профсоюза с бульонами? А расспрашивать Толика – ему лишние волнения, а он только пошел на поправку, да и самолюбие не позволяло.
А тут как-то, на грех ли, во благо ли, встретила Люся на рынке знакомую, работающую с ее мужем в одном цехе, и поинтересовалась, что за Нина такая у них в профкоме, и сильно смутившаяся знакомая, мямля и запинаясь, просветила бедолагу. Кто знает, что ею двигало: тайное ли чувство удовлетворения – нет счастья ни у кого! – женская ли солидарность – слепая тетеря! Нина-то из профкома, но с Толиком у них роман, скоро год как. Женщина неплохая, но в него вцепилась пиявкой, и голову, и стыд потеряла. Старше на пять лет, давно в разводе, взрослая дочь.
Люсю – как обухом по голове! Как она доплелась до дома, сколько пролежала в полубеспамятстве? Перепуганный Виталик сбегал за бабушкой и дедушкой (Люся к тому времени своих родителей похоронила одного за другим). Рассказала Люся свекрам, что услышала, не пощадила. Не из мести или подлости, просто не смогла притвориться, сдержать свое горе и сотрясавшую ее ярость. Старики впали в то же состояние ступора, но нет, не в такое же. Он был их сыном, что бы ни натворил. Разве Люся отвернулась бы от Виталика?!
Мужа с тех пор она не видела ни разу. Забирала его из больницы Нина, выхаживала и выходила. Они и сейчас жили вместе, вполне благополучно, Толику дали третью группу инвалидности, где-то он работал сторожем. Все это Люся узнала гораздо позже. Как ни отмахивалась она от расспросов и изъявлений сочувствия, как ни пресекала разговоры, Артюховск – большая деревня, слухи все равно доходили. На развод она не подавала, он тоже не предпринимал никаких действий, так они и пребывали в статусе супругов.
– Бедная Нина! Так и живет в грехе! – иногда вымучивала шутку Люся. Свекры сначала приносили деньги – вроде как алименты (откуда там быть алиментам, он жил у Нины на содержании, все уходило на его лечение и реабилитацию?). Люся раз и навсегда отрубила:
– Нет!
Свекры не сразу поняли, что избрали неправильную тактику: если бы помощь