ый Охтинский мыс, где сосредоточено множество археологически изученных памятников прошедших времен (от поселений эпохи неолита до шведских крепостей XVII в.), по праву стал именоваться «петербургской Троей»[1].
В меньшей степени, чем с главными этапами городской истории, но так же непосредственно и зримо, Малая Охта связана с российской поэзией и прозой. Знаменитые владельцы Уткиной дачи, построенной в конце XVIII в. вблизи слияния Охты и Оккервиля, – дворяне Полторацкие – общались с широким кругом литературно-художественной и интеллектуальной элиты рубежа XVIII–XIX столетий. Архитектор, создававший главный усадебный дом, до сих пор точно не установлен. Возможно, это был Джакомо Кваренги или Николай Львов[2]. Последний прославился не только как выдающийся зодчий, но и как художник-график: в частности, он иллюстрировал «Метаморфозы» Овидия и произведения Гавриила Державина, с которым был дружен, входя в литературный кружок, искавший новые пути отечественного стихосложения. Поэтические опыты и переводы Николая Львова менее известны, чем его многочисленные постройки, но отражают несомненный литературный талант и возвышенный эстетизм служителя многих муз.
В 1800-х–1820-х гг. усадьбой фактически управляла Агафоклея Марковна Полторацкая (Сухарева). Ее родная сестра Елизавета была женой Алексея Оленина, директора Публичной библиотеки и президента Императорской академии художеств. Их дочь, Анна Оленина, в которую был влюблен Пушкин, посещала Уткину дачу как загородный дом своей тетушки Агафоклеи. Один из визитов (1828 г.) отразился в дневнике Annette, где юная Оленина описала свое знакомство с молодым офицером (переросшее в дружбу), прогулку «по одной существующей аллее сада» и игру в кольца.
Навсегда вошла в «золотой век» русской поэзии и другая представительница этого знатного рода – Анна Керн (дочь Петра Марковича Полторацкого), еще одна пушкинская «дама сердца». Анна Петровна познакомилась с Пушкиным на одном из вечеров (1819 г.) у Олениных в их доме на набережной Фонтанки. Бывали ли она и Александр Сергеевич в доме Полторацких на берегу Оккервиля – достоверно не известно. Хотя на Охте, по крайней мере на Большой, Пушкин, несомненно, бывал. Впрочем, он никак не «поэтизировал» эти городские окраины. Лишь только традиционный промысел охтян – разведение коров и доставка молока в центральные районы столицы («с кувшином охтенка спешит») – отмечен в первой главе «Евгения Онегина» при описании морозного петербургского утра.
В конце 1828 г. Полторацкие продали «мызу Окорвель при двух реках»[3] княгине Зиновии Шаховской, впоследствии бывшей замужем (во втором браке) за статским советником и мировым судьей Василием Уткиным, от фамилии которого и образовалось общеупотребительное ныне название «Уткина дача». Еще совсем недавно полузаброшенная, неохраняемая и разоряемая, она наконец обрела защиту в лице Музея городской скульптуры, став его филиалом (2012 г.). Уже реализуется план мероприятий по реставрации построек и восстановлению парка;
работы займут несколько лет.
Как известно, начиная с 1870-х гг. Уткина дача использовалась для нужд различных благотворительных и медицинских учреждений; одно из них на рубеже столетий посетил и описал в своем журналистском очерке Александр Чехов (старший брат писателя и отец артиста Михаила Чехова), публиковавшийся в тот период под псевдонимом «А. Седой». Он остановился на весьма безрадостном внутреннем быте находившегося здесь приюта-лечебницы для душевнобольных женщин, отметив, впрочем, что пациентки «обставлены довольно хорошо, и кормят их… хорошо и сытно» – «в большом барском доме они занимают два этажа, над которыми помещается часовня». Чехов отметил, что в здании «есть и круглая зала со стенами, отделанными под мрамор, и гостиная с аллегорическими сценами на потолке, и неизбежная китайская комната с причудливой живописью». Его несколько удивило, что в этой окраинной местности, выбранной городским начальством для размещения умалишенных, совершенно отсутствуют тишина и покой. Противоположный охтинский берег был занят тогда «многочисленными лесными складами и лесопильными заводами, а все русло покрыто плотами, лесом, лодками, барками и тяжело двигающимися, неуклюжими буксирными пароходами», свистки которых «не замолкают ни на один час». А на другом берегу Оккервиля, сразу после мостика, начиналась улица с многочисленными и шумными «питейными заведениями». Но это не сильно мешало размеренному распорядку приюта; «спокойные» больные свободно гуляли в приусадебном парке, а также «охотно и подолгу» сидели «на обрывистом берегу Охты», любуясь «ее жизнью и движением»[4].
Упомянутая Чеховым небольшая улица, с 1900 г. именовавшаяся Уткиной, а позднее ставшая частью Республиканской, существует и сейчас. Имеется и мостик – современный, но находящийся примерно там же, где и старый. Стоя на нем и глядя на мутные оккервильские воды, можно вспомнить и о безвозвратно ушедшем времени Полторацких-Олениных, и о тревожной предреволюционной эпохе, превратившей усадьбу блистательных аристократов в сумасшедший дом (в этой по-своему фантасмагоричной истории явственно ощутимо предзнаменование гибели старой России и безумий социальных экспериментов XX века).
Неухоженной