Рядом со мной присела немолодая женщина с обветренным лицом Кости-моряка. Улыбнулась.
«Ис зыс бас ту Стокгольм?» – спросил я больше для успокоения.
И Костя-моряк ответила: “Net!”
И оно было громом посреди чёрного датского неба, это «ноу». Меня прошиб пот, я взвился и побежал прочь из салона, зычно во все стороны переспрашивая: “Stokholm? Stokholm?”
Обманщик-водила выпучил глаза и сказал – уж не знаю как, но я его понял! – что мой автобус будет через час. Vrodje by…
С проклятиями я кинулся к багажному отделению, зарылся в него с головой, вышвыривая наружу чужие вещи, чтоб добраться до моего рюкзака – гадкий, прямо-таки дурной поступок – боги, покровительствующие странникам, достойно накажут меня за это в пути…
Двухпалубный уехал. Я остался один у заводской стены. Минут через пять зарядил мелкий, будто через сито, дождь. Я быстро промок. Прошел час, а автобуса всё не было. Я подумал, что денег-то совсем не густо – что-то около ста пятидесяти евро. Как отсюда выбираться, и главное – куда?
У меня снова поднялась температура. Привалившись к стене, я сквернословил и богохульствовал. И тут пришёл автобус на Стокгольм.
Нежданная радость отняла последние силы. Я вполз в салон, оставляя за собой влажный улиточий след. Однообразно поужинал остатками мандаринов, колбасой и булкой. Памятуя, что нужно отоспаться перед бессонной ночью в Стокгольме, прилёг – благо снова достались четыре кресла.
Заснуть не получалось. Если я лежал на боку, лицом по ходу автобуса, то икал, с одинаковыми интервалами – точно какой-то физиологический метроном. И что удивительно, на другом боку икота отпускала, но начинала терзать отрыжка. Часа два я ворочался, попеременно икая и отрыгивая.
Потом мне надоело издавать звуки. Я глянул в окно. Вместо датской слякоти простирались сияющие ночным серебром шведские снега. И я подумал: «Как же так, Елизаров? Ты догадался поменять евро на кроны. Но почему ты не поинтересовался погодой в Швеции? Из верхней одежды у тебя только тощая “косуха”. А там, за окном, быть может, минус двадцать…» Единственным аксессуаром тепла был шарф – я его временно переоборудовал в подушку.
В кабинке туалета, биясь лбом в косую перегородку низкого потолка, я справил нужду и механически spizdil полрулона туалетной бумаги – на дорожку. И этим окончательно навредил своей карме.
В половине второго мы прибыли на автовокзал в Стокгольм. Трещал нешуточный русский мороз. На улицах громоздились полутораметровые сугробы. Нужно ли говорить, что терминал был закрыт на ночь? Нужно. Он был закрыт до половины шестого.
Я обошёл вокруг вокзала и не обнаружил туда лазейки. Достал из рюкзака второй свитер и надел сверху, на первый. Отученный Берлином от морозов, я не взял с собой даже «пидарки» на голову. Но был шарф. Замечательный длинный шарф. Им можно было обмотаться, как фашистский беженец из Сталинграда. Я перерыл два рюкзака и не нашёл его. Наверняка я projebal шарф в автобусе. И это было мне наказанием за украденные полрулона.
Я потрусил по