Знаки бессмертия. Предчувствия и пророчества русских поэтов. Максим Лаврентьев

обходит сад зелёный

      И трогает ужасно лепестки,

      И в соловьиный мир, поющий и влюблённый,

      Хотел бы он, как блудный сын, войти.

      Пребывание в конце 1933 года в ялтинском санатории не помогло тридцатипятилетнему поэту, давно болевшему туберкулёзом. В тяжёлом состоянии Вагинов вернулся домой и 26 апреля скончался. Через несколько дней в газете «Литературный Ленинград» появились посвящённые ему некрологи и его последние стихи:

      Промозглый Питер лёгким и простым

      Ему в ту пору показался.

      Под солнцем сладостным, под небом голубым

      Он весь в прозрачности купался.

      И липкость воздуха и чёрные утра,

      И фонари, стоящие, как слёзы,

      И липкотеплые ветра

      Ему казались лепестками розы.

      И он стоял, и в северный цветок,

      Как соловей, всё более влюблялся,

      И воздух за глотком глоток

      Он пил – и улыбался.

      И думал: молодость пройдёт,

      Душа предстанет безобразной

      И почернеет, как цветок,

      Мир обведёт потухшим глазом.

      Холодный и язвительный стакан,

      Быть может, выпить нам придётся,

      Но всё же роза с стебелька

      Нет-нет и улыбнётся.

      Увы, никак не истребить

      Виденья юности беспечной.

      И продолжает он любить

      Цветок прекрасный бесконечно.

      По свидетельству очевидца (Серг. Рудаков), Осип Мандельштам, прочитав это, воскликнул: «Вот настоящие посмертные стихи!».

      В отличие от Мандельштама, в подмосковном лесу я держал перед собой всё написанное Вагиновым незадолго до смерти, и отчётливо видел, как широко распространяется мандельштамовское определение. Более того, то общее, что объединяло процитированные выше стихи между собой, связывало их и с произведениями других авторов, созданными в схожих обстоятельствах.