одвинув занавески в сторону.
Войдя внутрь избы, он увидел, как мама смотрела на угол комнаты и крестилась на старую, потрескавшеюся икону. Ее губы заметно дрожали и что-то шептали. Мария – младшая сестра, осторожно выглядывала из-за домашней печи, роняя встревоженный взгляд на мать и отца.
– Мама, что это? – спросила дочка, а в ее глазах притаился страх. Неповторимый, детский страх маленькой девочки. Но мать проигнорировала вопрос дочери, прислушиваясь к доносящимся звукам.
– Где Тимофей? – резко спросил отец.
– На дворе остался.
Таким он отца еще не видел. Батя в один миг отпрянул от окна и окинул всех взглядом: сына, дочку и жену. Что – то в его взгляде было новое, доселе невиданное: настоящий животный испуг, готовый в любую секунду перерасти в страх. В первую очередь не за себя – за свою семью.
– Зови Тимофея в дом. Только тихо, – беспокойство так и застыло на его грубом лице.
Мальчик пулей вылетел из дома, но Тимофея нигде не было. Во дворе было пусто. Лишь протяжно и неистово лаяла их дворняга, разрываясь до хрипоты. На хозяйском дворе гоготали гуси. И почему-то гвалт гусей страшил его больше, чем крики всадников, которые уже были у их ворот. Может оттого, что шипучих гусей он боялся как черт ладана, стараясь обходить их стороной, помня, как на прошлой неделе они гнались за ним. Он тогда споткнулся и упал, разодрав свое колено до крови, получив нагоняй от отца. «Такой уже большой, а все гусей боишься», – пристыдил его отец. – «Бери пример с Тимофея. Твой брат ничего не боится».
Тимофея он нашел в сарае, – прятался за дверью. Это был особый сарай. Без повода им туда заходить не разрешалось. Чисто оструганные бревенчатые стены и высокий потолок. Просторный, добротный, сделанный на века, как и все в хозяйстве отца. Стены увешаны инструментами: хищными серпами и лезвиями кос, зубастыми пилами и граблями, тяжелыми рубанками, топорами и долотами, тупорылыми деревянными молотками, острыми вилами и гвоздодерами. Здесь же – конская упряжь: старые и новые хомуты, кожаные уздечки, заржавевшие и поблескивающие свежим маслом стремена, подковы. Несколько деревянных колес, долбленое корыто, которое отец привез из города пару лет назад. С потолка свисает растрескавшаяся детская колыбель. Им она уже не понадобиться.
– Иди сюда, – услышал он шепот брата, и, покосившись на ворота, прошмыгнул в открытую дверь.
– Тебя батя в дом зовет, – едва он произнес эти слова, как Тимофей сразу накрыл его губы ладонью. От нее пахло сеном и еще чем-то отдаленно знакомым.
Брат закрыл дверь и прильнул к щели, которая была как раз на уровне его глаз. Он присоединился к нему, пытаясь и сам найти щель, толкаясь плечом.
– Смотри, – донеслось до него. И как раз вовремя. Он нашел и для себя щелочку. Она хоть была и небольшой, но обзор сквозь нее был на весь двор.
Их калитка открылась от чьего-то сильного удара. В проеме показался мужчина. Рослый, почти, такой как их отец, даже чуть крепче. Плечи уж точно были шире. На его голове была кепка: затертая, кожаная. Помятая гимнастерка заправлена в широкие, выгоревшие светло – зеленые галифе. На поясе висела кобура. Он осмотрелся по сторонам и двинулся к воротам. Шаг широкий, крепкий. Вытянув засов, он распахнул ворота, в которые сразу же въехало четверо всадников.
Сквозь щель незнакомцы ему показались великанами, как на той картинке из книжки Тимофея. За ними тянулась телега, поскрипывая колесами. На мгновение образовалась тишина – даже собаки с гусями умолкли. И от этой тишины ему стало не по себе. Тимофей зыркнул на брата, и прислонил указательный палец к губам. Всадники соскочили с лошадей и направились к дому.
Первым шел совсем еще молодой парнишка в «буденовке», сжимая одной рукой ремень своей винтовки закинутой за плечо. На конце винтовки торчал длинный и острый штык. За ним шел низкорослый мужчина, с короткой бородой, и прихрамывающий на левую ногу. В руке он держал какие-то скрученные в трубочку бумаги. Замыкала процессию странная парочка мужчин идущих нога в ногу, словно кто-то невидимый давал им счет – левой-правой, левой-правой. У одного из них было багровое негодующее лицо и волосы как у пуделя – кучерявые и мягкие. Второй – высок и толст, а его рубашка так туго обтягивала живот, что казалось еще чуть-чуть и все пуговицы отвалятся от малейшего резкого движения. На его голове красовались три волосины, зачесанные через всю макушку, от уха до уха, отчего его лицо казалось каким-то недобрым, угрюмым, как у их соседа – деда Афанасия, ругавшего их постоянно, чтобы они не делали.
– Кто они? И что им надо? – мальчик тихо спросил у Тимофея, дергая того за рукав, но поймав его взгляд – понял, что ему лучше молчать.
Квартет незнакомцев вошел в дом, а он переключил все свое внимание на повозку. Она наполовину была заполнена мешками, и как он догадался, все мешки были с пшеницей. И вот тут его детский умишко все понял. Накануне мать с отцом долго и тихо перешептывались, пока не погасла свеча. Он часто слышал от них слова, смысл которых был ему непонятен. Он хотел спросить у Тимофея, но тот уже посапывал, уткнувшись носом ему в плечо. А сегодня с самого утра батя с мамкой переносили мешки из амбара на чердак, прикрыв