которых уже через несколько часов выводятся личинки, такие маленькие, что их нельзя различить невооруженным глазом. Если животное съест такой плод, личинки поселятся у него внутри, а поскольку не смогут вовремя окуклиться и превратиться в мух, выедят носителя изнутри. Человеку они сильно навредить не могут, он слишком велик, однако приятного в этом мало. Впрочем, если вовремя заметить недомогание и выпить настой коры горького иглолиста, то всё обойдется. Фиридиз скоро поправилась (изрядно похудев при этом), а как только смогла встать на ноги, понесла по всем дворам историю о своем чудесном спасении и о волшебном даре молодой Аю-шодэ…
Советоваться к ней ходили очень редко, и только если не видели другого выхода, и не из-за дороговизны – денег она за предсказания не брала, к тому же сама могла послать весточку кому-то, о ком ей было видение. Просто попробовали спрашивать о будущем по пустякам, но быстро прекратили, потому что нрав у Аю… не из легких.
– Подай напитки, – велел я Алише, быстро одеваясь, – и скажи, чтобы готовили обед.
– Всё уже готово, шодан, – ответила она. – Аю-шодэ еще вечером сказала, что будут гости.
Я только вздохнул: меня предупредить никому и в голову не пришло! Впрочем, может, и предупреждали, только я так устал, что не обратил на это внимания, упал и уснул…
Оталь, тучный мужчина далеко еще не преклонных лет, в самом деле стоял на коленях посреди нашего двора, смиренно склонив непокрытую голову. Рядом замерли его сыновья, а я вдруг заметил подушечку под коленями почтенного торговца, веер в его руке и развеселился: ждал он со всеми возможными удобствами. Не хватало только столика с прохладительными напитками и фруктами да невольника с опахалом и второго – с расписным солнечником из полупрозрачной ткани. Еще бы шуудэ[3] с собой привел, чтобы танцевали, разбрасывая цветочные лепестки, и услаждали взор хозяина, покуда тот дожидается беседы со мной, и парочку безголосых, но старательных юнцов с дудками и китарами… Впрочем, в этом случае он рисковал не дождаться меня до скончания века.
– Оталь-шодан, – почтительно произнес я, подойдя ближе, – что привело тебя на мой двор в такое время?
– Вейриш-шодан, – ответил он, едва ли не коснувшись ухоженной черной бородой земли, – я пришел просить о великой милости!
– Тогда встань и идем со мною в дом, и пусть твои сыновья идут с нами вместе, а слуги отдохнут под деревьями, в тени, – сказал я, и он поднялся, опираясь на руку старшего сына. Младший подал ему тарбан.
Солнце палило нещадно, как всегда в это время года, и я подумал: что же могло заставить почтенного человека явиться ко мне вот так? Приди он с обычной просьбой, я мог бы и не выйти к нему, но когда человек преклоняет колени и обнажает голову, нельзя не выслушать его, не навлекши на себя позор.
– Вейриш-шодан, – выговорил он, когда мы уселись в благословенной прохладе и Алиша принесла угощение, – я знаю, ты отмечен богами, как и твоя досточтимая супруга… Потому прошу: помоги найти сына моей сестры!
– Постой, достопочтенный, я чего-то