я Холмса. – Вы превратили расследование преступлений в почти точную науку, и отныне это открытие будет вечно служить людям.
Мой компаньон самодовольно зарделся от моих слов и той серьезности, с какой я произнес их. Я уже имел случай заметить, что он был неравнодушен к лести, касающейся его искусства, как девушка – к комплиментам по поводу ее красоты.
– Я еще кое-что скажу вам, – добавил Холмс. – Лакированные туфли и тупоносые ботинки прибыли в одном кебе и по дорожке проследовали вместе вполне дружелюбно – рука об руку, так сказать. Оказавшись внутри, они расхаживали по комнате – точнее, лакированные туфли стояли на месте, а расхаживали тупоносые ботинки. Все это я прочел по следам на пыльном полу; увидел я также и то, что мало-помалу тот, кто был в ботинках, все более распалялся. Об этом свидетельствует увеличивающаяся длина шагов. Он все время что-то говорил, несомненно, взвинчивая себя до состояния бешенства. Потом случилась трагедия. Ну вот, я рассказал вам все, что знаю сам, а остальное – пока лишь догадки и спекуляции. Тем не менее для работы у нас есть прочная основа; с нее можно начинать. А теперь нужно поторопиться, потому что я хочу успеть на концерт оркестра Халлэ[15], сегодня с ним играет Норман-Неруда[16].
Этот разговор происходил, пока наш кеб тащился по длинной веренице подозрительных грязных улиц и мрачных переулков. Заехав в самый сомнительный и мрачный из них, наш извозчик внезапно остановил лошадь.
– Одли-Корт – там. – Он указал на узкую щель между мертвенно-серыми кирпичными стенами. – Я буду ждать вас здесь.
Назвать Одли-Корт привлекательным районом ни у кого бы не повернулся язык. Узкий проход вывел нас в четырехугольный двор, вымощенный плитняком и окруженный жалкими хибарами. Пройдя между стайками грязных ребятишек, поднырнув под веревки, на которых сушилось вылинявшее белье, мы добрались наконец до номера сорок шестого. На его двери красовалась маленькая медная табличка с выгравированной на ней фамилией: «Рэнс». Как выяснилось, констебль спал, нас проводили в крохотную гостиную и попросили подождать.
Констебль появился довольно скоро, но явно раздосадованный тем, что нарушили его покой.
– Я уже все доложил в участке, – сказал он.
Холмс достал из кармана полсоверена и многозначительно повертел его в пальцах.
– Нам хотелось бы услышать это непосредственно из ваших уст.
– Буду рад сообщить вам все, что смогу. – Констебль не сводил взгляда с блестящего золотого кружка.
– Пожалуйста, расскажите все по порядку.
Рэнс сел на диван, набитый конским волосом, сосредоточенно сдвинул брови, словно собирался с мыслями, чтобы ничего не пропустить, и сказал:
– Начну сначала. Моя смена – с десяти вечера до шести утра. В одиннадцать часов в «Белом олене» произошла потасовка, но в остальном на моей территории все было как обычно. В час ночи полил дождь, и я встретил Харри Мерчера – ну, того, чей участок на Холланд-гроув, –