«реквизитом», появился на пороге «Веселой утки» около полудня. Трактирщик Бун просиял и ринулся приветствовать дорогого гостя.
С Муницем они дружили давно, чуть ли не с первого приезда маленького бродячего театрика в Байем. И трактирщику не было никакого дела до того, что в театральных кругах королевства Нибур доброго друга его кличут за глаза не Папашей, каковым тот мыслил себя для подопечных актеров, а Драконом. Корхис-то всегда находил с ним общий язык – поил лучшими винами из своего погреба, с удовольствием выслушивал столичные новости. Охотно поддакивал ругани на злобных критиков и ленивых актеришек и бесплатно, по дружбе, ходил на представления, радуясь даровому развлечению, как ребенок.
Испытать на себе тяжелый нрав Дракона, равно как и злой язык его женушки, прозванной среди актерской братии Коброй, Корхису не доводилось ни разу. Актеришки же, судил трактирщик, сами виноваты, коли Муниц на них покрикивает. Взялся за дело – терпи, хозяину всегда виднее, кто прав.
Не знал, не знал бедолага, чем закончится для него на сей раз встреча со старым другом…
В «Веселую утку» Муниц явился злой как черт – с иссиня-багровой от близости апоплексического удара физиономией, пыхтя и сыпля проклятиями в адрес не пойми кого и за что. Впрочем, выяснилось это скоро. Еще и стол накрыть не успели, как Папашу понесло.
Трактирщик Бун тщетно пытался унять свирепое красноречие друга, дабы узнать, чем тот желает закусить. Он вынужден был слышать, что Дони Кот – это бесово отродье, самый никудышный комик, какой только играл в труппе «Божественного», бездарный рифмоплет и пропойца, чье место в канаве на самом деле, а не в приличном театре, – оказался еще и гнусным предателем. Нынче утром он сбежал обратно в Юву – потому, видите ли, что какому-то кретину-меценату вздумалось печатать его кретинские вирши за свой кретинский счет, провались он в преисподнюю!.. Провались заодно и королевская почта, где письмо от мецената могло бы затеряться, так ведь нет же, когда не ждешь, эти рассыльные прибегают чуть свет!.. А скотина Дони хотя бы из приличия сделал вид, что сожалеет! – куда там, пустился в пляс, мерзавец, и собрал вещички в три секунды, чтоб ему сгореть! Удрал с первым же дилижансом! Гастролям – конец, можно тоже возвращаться в Юву. Найти там этого подлеца и пристрелить. Сжечь фургоны и разогнать неблагодарных гаеров. Всему конец. И кто бы мог подумать… так хорошо этот сезон начинался! Народ валом валил, денежки в кассе наконец-то забренчали…
Трактирщик загрустил, сообразив, что дармовых представлений ему, похоже, нынче не будет, и пустился подпевать другу, честя на все корки «скотину Дони», которого в глаза не видал.
Не видал же он его потому, что труппу Папаша Муниц всякий год набирал заново – как правило, из последних неудачников либо же дебютантов, впервые пробующих себя в актерском ремесле. Ибо кто успел узнать Дракона не понаслышке, работать с ним второй раз категорически не хотел.
Тиран и самодур Папаша Муниц был скор как на словесную, так и на физическую расправу.