стряхнуть тяжесть с плеч, расслабить нервы и мышцы. Прохор, угадав мои мысли, подвел Малышку, уже запряженную в санки. Я укрыл ноги медвежьей шкурой, тронул вожжами, и резвая сибирская лошадка вынесла на дорогу. Эге-ге-гей!.. Не помню, о чем я думал тогда, наверно, ни о чем… Только быстрая езда, снежная пыль в лицо, скрип полозьев, маняще светящиеся огоньки близких деревень. И вот уже увязшие в сугробах избы Змеинова. Двенадцать километров, выходит, проскочил. Но заезжать к кому-либо, говорить с кем-то желания не было. Круто повернул назад, шагом, чтобы дать Малышке отдых, поехал обратно.
Был уже на полпути к Киренску, когда вдруг из стылых придорожных кустов к неторопливо бежавшей лошадке метнулись две фигуры – один схватил ее под уздцы, другой, вооруженный шишковатой дубинкой, предстал передо мной. Я и опомниться не успел, как оказался в плену у полуночных молодцев, обтрепанных, с повязанными платками лицами, чтобы их не узнали.
– В чем дело? – спросил я, стараясь не показать испуга.
– Пальтишко на тебе справное, – хрипло сказал тот, что с дубиной. – Кошелек небось есть. У такого начальника как деньгам не быть!
– Я не начальник, ошибаешься, друг. Врач. Хирург я.
– Смотри-ка, Жижа, – и мой допросчик простуженно засмеялся. – Тоже людей режет. Хирург! Может, в свою компанию возьмем?
«Жижа! – пронеслось в моем сознании. – Когда мы зимовали на Алексеевском затоне, в детстве, там был Алешка Жижа, из босяков, чернорабочий…» Я силился разглядеть того, кого приятель назвал Жижей и который в этот момент держал лошадь, но было сумеречно, лицо, и так закутанное, маячило неясно. Я решился, как можно спокойнее сказал:
– Что же это ты, Алексей, земляков посреди поля останавливаешь?
– Эге, да тут тебя, Жижа, знают! – растерянно изрек хозяин дубинки.
Жижа, всматриваясь, подходил ко мне. Видя его развинченную, как бы пританцовывающую походку, длинные, болтающиеся руки, я уже не сомневался – он! Хотя, конечно, стал стариком, или, вернее, выглядел стариком: вряд ли ему было больше пятидесяти – пятидесяти пяти.
– Чевой-то не признаю, – сказал он сердито. – У меня земляков пол-Расеи…
– Углов, – сказал я. – Григория Гавриловича с «Каролонца» сын.
– Ну! – не сдержал удивления Жижа. – Вот это, брат, встреча! Здорово, Углов! Ты какой же из сыновей?
– Федор.
– Ну, здравствуй, Федя…
– Здравствуй, Алексей.
– Мы, значит, Федор, вот так… ходим…
– Вижу. Помочь, может, чем?
Жижа рукой махнул, сказал только:
– Хороший у тебя папашка мужик. Жив?
– Нет, Алексей, умер.
– Царствие ему небесное… Пошли, Колдун. А ты, Федор, не поминай лихом. А?..
– Алексей, – крикнул я им уже вслед, – садитесь в кошевку, поедем со мной.
Они не обернулись. Таяли их сгорбленные фигуры в синих сумерках. Грустно стало у меня на сердце, подумалось, как много неприкаянных судеб на нашей большой земле, сколько горя хранит в себе сам Жижа и сколько горя