твое, Фарфор, откровение, но и его собственная, индивидуумская память. Так уж он, индивидуум, устроен. Что говоришь? Наплевать? Ну наплевать, конечно, если ты собираешься работы дома за шкафом прятать. Ну, или над кроватью еще повесь. Нет, к зрителю подход нужен. Не вздыхай. (Фарфоров вздыхал и думал: когда же прекратится он, этот дождь. Вместе с тем, ему нравилось, что Салов здесь, что он тоненько нарезает принесенное сало и говорит что-то за концепцию. От этого и дождь становился как-то уютнее.)
Впрочем, и Салов не был таким уж остервенелым зрительским угодником. Потому и ушел Салов с Проспекта, где верные деньги, но ушел, и говорить о том не любил, и повторял одно только на все назойливые вопросы друзей соседа: «Пройденный этап». Еще он любил повторять, что во всем важен баланс. Особенно эта фраза у него хорошо получалась, когда он конструировал какие-нибудь бутерброды, или разливал по старым разнокалиберным кружкам коричневый чай. Разливал и, поглядывая на Фарфорова, говаривал бывало, что нет ничего лучше, как прихлебывать его, чай, только начинающий остывать – и смотреть вот так вот в окно. Идеи, говаривал он, в чайном пару особенно хорошо конденсируются. И Фарфорова к тому же приучал.
Концепция
И Фарфоров находил, что вполне неплохо довольствоваться в дождь крепким чаем с сахаром и бутербродами с салом (а также с петрушкой и огурцом), потом можно было покурить в форточку (Салов – тот и вовсе не курил), и дождь от этого как-то роднел, одомашнивался, становилось заметно, как он по-свойски щёлкает листья по глянцевым шкуркам и отмывает болезненно бурые пятна с асфальта, и он, дождь, начинал в конце концов нашёптывать что-то и лично Фарфорову, и Салов притихший им не мешал. И Фарфоров слушал, и проникался, и всякие разные мысли приходили к нему.
– Однако, – вдруг говорил Фарфоров, отворачиваясь от окна, – какими же тогда средствами передать вот это. Когда не любишь дождя, и все-таки вдруг понимаешь, что сущность дождя совсем не в том, за что ты его не любишь, и что для этого ведь надо было столкнуться с ним, с дождём, нос к носу, что само по себе неприятно, и всё же приоткрывшаяся сущность дождя…
– Ты хочешь сказать, – прерывал его нетерпеливый Салов, – что тебе не хватает средств в виде изображения знакомых вещей, но, прости, фантастикой тут дела не поправишь. Ибо значение-то для нас имеют именно обыденные эти вещи. Разве что сочетание их… Но и тут главное не переборщить. То, что ты, Фарфор, понимаешь для себя однажды, когда пьешь, к примеру, вот этот чай, в чае, может быть, и не содержится, но как ты изобразишь его, это самое что-то, само по себе? По мне – так дело опять же в балансе. Передай это своё видение посредством изображения чая, или вот этого вот окурка, и дело сделано. Я так мыслю.
И Фарфоров опять поворачивался к окну, к дождю, и смотрел сквозь дождь, и теребил усы, и удивлялся, и думал.
Кэ
– У меня жена