же мешает? – спросил Андрей.
– Удобства не те.
– Нет, – покачала головой Светлана. – В отшельники? Даже с удобствами…
– По моему нас вполне достаточно, – сказал Нюкжин. – Да и некогда скучать.
Вернулись к столу. Герасим отбросил лишние ящики, как ненужное напоминание.
– Кофе хорошо, а чай лучше, – сказал он, снимая чайник с огня. И, припомнив обиду, добавил: – Велика фигура, да дура!
Нюкжин спросил:
– А пословица к чему?
– Так… – уклончиво ответил Герасим. – Пословица на пословицу.
– И напрасно. Андрей Федорович не имел ввиду тебя обидеть.
– И я не имел… – упрямо ответил Герасим.
Нюкжин подумал, что заступаться за Лугового сложно. Тот, действительно, высказался с бездумной легкостью человека, которому многое дозволено.
И тут, как нельзя кстати, Андрей спросил:
– А пирожков не осталось?
– Неужели не наелся? – удивилась Светлана.
– Говорят: "Что мое, то мое. Но не мешает добавить к нему еще немного".
Ася хозяйственно прохромала к костру и принесла оттуда ведро до половины наполненное пирожками.
– Когда Вы все успели? – удивился Нюкжин.
– Полдня разве мало? – сказала Ася.
Андрей принялся за пирожки, словно и не обедал. Можно было позавидовать его аппетиту.
– А пилотам понравилось у нас, – сказала Светлана.
– Всем понравилось, – согласился Нюкжин.
– В поле самое главное – еда! – самоуверенно заявил Герасим. – А здесь мясо парное, и от пуза.
Он бы еще долго рассуждал о преимуществах полевой кухни, особенно, когда она обеспечена свежим мясом. Но Андрей вспомнил о Луговом.
– А здорово, все-таки, Андрей Федорович! Едва подошел к обрыву, все ему уже ясно.
– Без пяти минут академик! – отозвался Нюкжин.
– Все мы без "пяти минут"… – съязвил Герасим.
– Нет! Знаете, в чем разница между академиком и нами?
– В чем?
– Академик помнит, чему его учили в школе. А нам каждый раз приходится вспоминать старое.
– Тогда и я буду академиком, – сказал Андрей.
– Вот так! – засмеялся Герасим. – Простенько и со вкусом.
– А что? Я тоже помню все, чему учили в школе.
– Иван Васильевич! – напомнила о себе Светлана.
– А Вы не хотите стать академиком?
Нюкжин усмехнулся.
– Я же сказал – у меня память заурядная.
Вторжение людей из внешнего мира настроило на "мирские" воспоминания. Но мало-помалу возвращалось ощущение, что они снова одни, что работа продолжается, что завтра надо снимать лагерь с приветливой Сердоликовой косы и плыть дальше, в неизведанное. И они притихли. Каждый думал о своем.
И следующий день настал.
Легли на землю палатки, лишенные подпор. Убрались в чехлы спальные мешки. Лишь над костром еще висел чайник и суповая кастрюля, их освободят перед самым отъездом.
Полешкин