на нас, но не умели говорить, а издавали дикие звуки. Одевались в странные мешки, покрывающие всё тело. Эти дикари раздели меня и стали тыкать палками, проверяя, живой ли я. Они были так глупы, что не поняли очевидного, поэтому решили уколоть меня иглой. Отчаявшись объяснить дикарям их невежество, я провалился в сон. Очнулся снова в лапах веспы, которая принесла меня на то же место, где взяла».
После совещания, шаманы объявили шамана с крохотного острова криворуким невежей, неспособным правильно приготовить корень папполы:
– Твои слова неверны, ибо несостоятельны, – объявил Маттеус Коричневый Коготь. – Если существует матка-веспа, то должен быть и оплодотворивший её самец. Самец же должен постоянно рыскать по всему миру, искать пропитание для самки, как это делают выдры в период Чёрной Волны. Никто из множества островитян самца не встречал. Ну, а то, что ты видел в брюхе несуществующей матки людей, вообще граничит с намеренной ложью.
Шамана заставили отречься от своей истории. Он признался, что неправильно сварил напиток и выкурил слишком много листьев макойи. Любой шаман знает, что нельзя смешивать дым и жидкость.
Совет пришёл к решению, что веспы ещё не проявили себя ни враждебно, ни дружелюбно, а это знак того, что люди островов подверглись неизвестному испытанию, которое, само собой, предвосхищало конец времён, о котором твердил каждый шаман, возвращаясь из неподвижного странствия с помощью магического сока делиранта.
Хавьер и не представлял, что именно он станет первым человеком, на которого укажут веспы, раскрывая свою сущность…
Глава 2.
Продажная тварь
Иван Лавинь, шеф-капитан Первого Отделения Жандармерии, с презрением смотрел на своего младшего брата. Тот сидел напротив его стола на неудобном стуле для посетителей. Иван специально попросил сделать сидение стула покатым, чтобы посетители не засиживались.
Ерофей Лавинь был младше Ивана на семь лет, но выглядел старше на все двадцать. Волосы седой бородёнки остро топорщились, как намагниченная металлическая стружка. Осунувшееся лицо, красные глаза и мелкие нервные движения пальцев дополняли образ несчастного пейзанина, потерявшегося в столице Империи.
Запущенный вид брата подтвердил подозрения Ивана в том, что Ерофей продолжал «собственное расследование», то есть шлялся по улицам Моску, заглядывал в бандитские притоны, о расположении которых вычитал в криминальной хронике.
Бандитскими эти притоны были лишь в воображении журналистов. На самом деле Ерофей бродил по дешёвым кабаре, нарываясь на неприятности. Царапины и ссадины на лице указывали на то, что охранники, устав от плохо одетого типка, который задавал посетителям странные вопросы о мёртвых девочках, выкидывали его за дверь, отрабатывая боксёрские приёмы.
Ерофей поднялся со стула для посетителей и сделал шаг вперёд. Грязная одежда колыхнулась на нём, как простыня на трупе:
– Иван, я не должен был… Прости.
Иван откинулся в кресле и брезгливо