он летел навстречу счастью,
шатая голосом плетни.
Теперь не ринуться куда-то.
Теперь он с места не сойдёт.
И неподвижность – как расплата
за молодой его полёт.
Представители нынешних поколений России, пожалуй, этот факт и не знают, как тысячи селян и горожан ревмя ревели в день смерти Сталина. Боялись сказать худое слово против гулаговского режима в стране, а если говорили, то еле слышным шёпотом. И вот на тебе (ещё одна черта нашего менталитета!) – чистыми, сердечными слезами провожали в невозвратный путь «вождя всех времён и народов». Как же! Кто доведёт до коммунизма? Кто спасёт от бед неминучих? – весь мир ополчился на нас, строителей «лучшей жизни». Плакали, жалели Иосифа Виссарионовича.
А молодой Евтушенко, отмечая эту невероятную любовь, сумел увидеть в уходе генералиссимуса такое, о чём говорить в то время было не принято и совсем не безопасно.
На этой Трубной, пенящейся, страшной,
где стиснули людей грузовики,
за жизнь дрались, как будто в рукопашной,
и под ногами гибли старики.
Хрустели позвонки под каблуками.
Прозрачный сквер лежал от нас правей,
и на дыханье, ставшем облаками,
качались тени мартовских ветвей.
Напраслиной вождя не обессудим,
но суд произошёл в день похорон,
когда шли люди к Сталину по людям,
а их учил идти по людям – он.
Стихи были написаны в день похорон, 13 марта 1953 года. Но удивляет не эта поэтически отточенная оперативность. А то, что поэту-юноше удалось проникнуть в глубинную суть происшедшего. Ведь Евгений Евтушенко, как почти все тогда, не знал Божественной Истины, откровенно не верил в Бога, мечтал о коммунизме, «светлом будущем». Какое же чудо озарило беспокойный ум его, горячее молодое сердце? Постараемся ответить на этот вопрос в следующей главе.
2.
Легенду о Евтушенко-безбожнике создал не кто-то иной, а он сам. В начале своего сочинительства Женя (тогда его по-другому и не звали) опубликовал удивительно яркое, поразительно сильное по технической завершённости и завидной по тем временам идейности стихотворение, начинавшееся так:
Пусть это выглядит дерзко,
но, в горн упоённо трубя,
я с самого раннего детства
считал коммунистом себя.
У наших костров негаснущих
с волненьем, навек дорогим,
мы в пионерских галстучках
пели партийный гимн…
По какой-то неведомой нам причине поэт не включил эти стихи в девятитомное, полное собрание поэтических произведений. А напрасно! Как всё здесь точно и жизненно верно, искренне. Почти все тогдашние мальчишки и девчонки пели у пионерских костров песни революции и горели желанием идти за торжество коммунизма и в огонь, и в воду.
Об этой своей святой верности юношеским идеалам Евтушенко за свою долгую жизнь повторит не раз, правда, в более зрелом возрасте уже с другим, трагическим акцентом, но до той поры надо было ещё дожить, многое пересмотреть в мировоззрении. А в начале пути, и чуть позднее, поэт пел, действительно, «упоённо»:
Лучшие из поколения,
цвести вам – не