сидящей на невысоком зеленом заборчике. По одну сторону находилась территория ясельной группы, в которую водили меня, а по другую – садиковая, где обитал мой брат.
Я, подсаженная на забор, самозабвенно выводила так полюбившиеся мне строчки. А по обе стороны от забора стояли дети, воспитательницы, няньки и слушали. Был весенний солнечный день, и я помню замечательное ощущение внезапно пришедшей славы, внимания и интереса.
Я родилась вторым ребенком в маленьком украинском городке в те давние времена, когда родители были еще молодыми, красивыми и любящими друг друга людьми. Мама сверкала белозубой улыбкой, а у папы были восхитительно-нежные серые глаза и породистый еврейский нос.
Я часто болела, и на это время к нам приезжала баба Наташка, почему-то все ее называли именно так. Она жила в деревне под сказочным названием "Зазирки". И в детстве я так и представляла, что это место находится высоко в горах, в какой-то неописуемой и загадочной дали. Бабка была очень бойкая, интересная, с раскосыми, как у Одри Хепберн глазами. Стоило ей приехать к нам, как тут же она отыскивала среди множества книг одну, от которой ее было не оторвать. Это была "Консуэло" Жорж Санд. Зачитываясь, она забывала обо всем, в то время как я, 3-4 летняя, с удовольствием уходила путешествовать: то появлялась вдруг у папы на работе, то слонялась по базару. До сих пор удивляюсь, как со мной ничего не случилось!
С этой бабой Наташкой произошел у меня первый в жизни случай, когда я испытала страшные по своей силе стыд и унижение. В детстве я была мокруньей. Родители как-то этим особо не заморачивались, всегда говорили: "Перерастет!" И этот вопрос не обсуждался. Зато бабка моя вдруг базарным голосом раскрыла позорную тайну. И кому? Моему дяде, маминому младшему брату, приехавшему в гости к нам из Одессы. Это был мой любимый дядя, красавец и ловелас, моряк, побывавший во всех частях света. И вдруг такой позор!
Я сидела, тупо улыбаясь и изо всех своих детских сил стараясь делать вид, что ничего не произошло. Почему-то, выразить протест или недовольство казалось мне невозможным и неуместным. За меня никто не вступился, и я до сих пор помню это жуткое ощущение вселенского одиночества и позора.
В детский сад меня водил папа. Во-первых, потому что мама уходила на работу раньше, а во-вторых, папина работа находилась как раз на середине пути между домом и садом. Сначала папа, как заботливый отец, доставлял меня к месту назначения, а потом возвращался на работу. Очень скоро такая возня ему надоела, и наша прогулка несколько видоизменилась. Я шла с ним до его работы, там мы нежно обнимались-целовались, а дальше я уже продвигалась самостоятельно. Получалось, что это не папа отводил меня в сад, а я провожала его до работы. Таким образом, вся семья была довольна: мама спокойно одевалась и собиралась, не расходуя свое время на меня, папа шел на работу в моей веселой и теплой компании. А мне никто не мешал выбрать нужный наряд, который я и выбирала в соответствии со своими, очень своеобразными, представлениями о красоте. К тому же, некому было расчесывать и заплетать так ненавидимые мной косы (папа не умел, да и не хотел учиться это делать). Так я и являлась в сад: лохматая, в каком-нибудь ядовито-зеленом костюме с начесом, а из-под него кокетливо и призывно выглядывало веселенькое летнее платьице. При этом я казалась себе красавицей, и это признавала вся группа.
Единственная девочка, которая могла соперничать с такой моей красотой, была Людка Бессонова. Очень хорошо помню ее: светлокожая, худенькая блондиночка. Она приходила в дивных платьях, поскольку мама была портнихой. У меня такого и близко не водилось, времена были тяжелые, конец 50-х. Все мы, за редким исключением, ходили в сиротских байковых платьях каких-то диких расцветок, и в костюмах – шаровары и куртка на замочке. К куртке прилагался роскошный воротник, который привольно укладывался на плечах. Так и ходили, как погорельцы.
Я прекрасно понимала, что хоть и красивые у меня наряды, но до Людки, как до луны. А потому всегда старалась придумать что-нибудь свеженькое. Однажды, например, сколотила небольшую группу единомышленников, да и увела их из сада. Это случилось во время утренней прогулки. Не помню уже, чего я наобещала этим детям, но чем-то выманила из сада и повела неизвестно куда и зачем. До сих пор не понимаю, почему так покорно пошли они за мной? Помню только, что оказались мы на огромной помойке. Именно там и обнаружил нас мой папа, которого подняла по тревоге воспитательница. Шутка ли – пропала группа детей? После этого случая Людкина звезда закатилась навсегда.
В общем-то, я любила ходить в детский сад. И сейчас, сравнивая себя со своими детьми, могу сказать, что я была очень терпеливым и не требовательным ребенком. Я никогда не перечила воспитательницам, родителям на них не жаловалась, даже если со мной поступали несправедливо, а такое бывало. Методы воспитания тогда были, мягко говоря, неординарными. Однажды, например, меня, пятилетнюю, положили на пол под кровать, где я и пролежала какое-то время. Такому наказанию я подверглась из-за неуемного веселья во время дневного сна.
Опять-таки, я безропотно выполнила приказ воспитательницы, даже не подумав о том, что можно ослушаться или хотя-бы поспорить.
Плохое быстро забывалось, а из хорошего были утренники, селедка