закат, а темнело нынче сразу после обеда. Занервничала девочка, но что поделать – надо идти. Идти по обочине вдоль дороги. Уже и тёмные волосы Засиверки от ветра влажного к щекам налипли, а сзади в сосули длинные сбились. Шерстяная шапка впивалась в лоб, и девочка то и дело тёрла его лохматой варежкой. По левую да по правую сторону лежали поля заснеженные, да лишь изредка ютились среди них небольшие домики и тропки хоженые, измятые. Пахло трассой и кочегаркой. В городе снега-то почти не было: раскатали шины да разнесли людские ноги. А здесь, за городом, зима уж заняла свой трон: всё запорошила. Как захотелось Засиверке зайти в один из этих милых домишек, особенно в такой, который курил, выпуская дымок к небу. До того сердешным он казался сейчас – едва не милее родного подъезда! Но не свернула Засиверка с дороги, упрямо шла к лесу.
И вот уж вдали затемнели ёлки. Да пробираться к ним оказалось непросто: пимы утопали в белоснежной шубе снега, и с каждым шагом Засиверка проваливалась всё глубже и глубже. Вот сугробы уж до колен поднялись, а вокруг ни тропинки, ни твёрдого настила…
Кое-как добралась Засиверка до первой ёли, обхватила её руками да привалилась рядом. Одно слово – Снегурочка. Но нет, всё ж нет, это была Засиверка. И волос-то у ней тёмный, и ноги-то задубели от налипшего снега, и в тепло-то ей хотелось, как никогда… Нет, определённо не Снегурочка…
Вот уж и сумерки ложатся поверх северных елей, кое-где в полях зажигаются огни-звёздочки, а Степашки сыскать-не сыскать. Глядит впереди себя Засиверка, да лишь глазами моргает. И видит: гнутая ель перед ней треснула пополам и раскололась на две части. Снег с веток поднялся да вскружился, спорошил Засиверку, а у ней аж душа от страха замерла.
Из расщелины той стал великан подниматься. Большой да стройный, словно сосна. У самого руки длинные, мохнатые, чуть не до земли, голова – будто пень рогатый, на нём глазищи зеленью сверкают. То поднялся сам Варлахти, хозяин здешних лесов. Тенью встал над лесом великан, взором цепким охватил округу да впился в путницу малую.
– Это ещё кто такая? – грянул голос с высоты деревьев, и Засиверка прижалась к ёлке.
– Я… я Олька, Засиверка
Девочка не могла поверить, что встретилась здесь с самим Варлахти. Про него ходили недобрые сказы, будто лишает он разума путников нахальных, а у иных, жадных до лесных даров, и последнее отнимает.
– Экось тебя занесло! Одна ты что ли? – прогудел Варлахти.
– Одна, – кивнула Засиверка.
– Гляди-ка, не боится и самого Хозяина Леса! – суровился великан. – И к чему сидишь тут, к чему морозишься?
– Я ищу зайца своего Стёпу. Он потерялся здесь.
– Степан твой без воротиши теперь. То не мои дела – сам Гандвик не пущщат его. Беломорье лютует, беснуется: требует взадь батожок волшебный. В нём дух живёт древний. Вроде Водяного, да только мощнее. Без него омелеют реки, вся земля двинская перекосится, не будет ни жизни, ни приладу.
– Так