справишься. Ты всегда справлялся. Это тебя отличает. Ты единственный из нас всех, кто в состоянии выжить где угодно.
Павел ничего не ответил. Он понимал, что его больше заботит не то, выживет ли он, а то, не умрет ли с голода его дочь. И все это понимали. Вот только правила есть правила – провалил охоту, лишнего не получил.
Уныло повесив голову, Павел побрел домой. Но тут кто-то вскрикнул, и Павел оглянулся. Кто-то засмеялся. Ничего особенного, просто житейские моменты. Их осталось мало, таких моментов, как и людей в городе. Те, кто были близко к городу, либо внутри, либо мертвы. Стоит отметить, что место выбрано достаточно удачно. Тут тебе и питьевые фонтанчики, и Колизей, и рыба. Рядом с Изхеллом был небольшой островок, там вполне можно было бы обосноваться, если б его постоянно не затопляло. А строить водные укрепления у людей не было никакой возможности. Каждый житель Изхелла носил в своем сердце страх, передвигался со слабостью в каждом шаге. Никто не был уверен в следующем дне – стены достаточно слабы, их спасает только большое удаление от леса и здоровая простреливаемая площадь между городом и деревьями. Дома людей тоже не были особняками вечности. Их собирали из частей разрушенных снарядами жилых зданий, что были здесь раньше. Большинство из них все равно не были ни на что пригодны, будучи либо разрушенными полностью, либо выглядящими так, будто это случится прямо сейчас. Дома, построенные жителями Изхелла из чего попало, почти всегда без окон, без дверей – они служили одновременно всем и ничем. Там готовили, там спали, там рожали и умирали, и, вместе с тем, эти дома не давали никакой надежности, случись непредвиденная ситуация. Никакой защиты. Как они к этому привыкли. И все же, на стенах стояли стрелки, у города были охотники, удачное место, и на него никто не нападал. Но если нападут? Кто знает, сколько продержатcя эти стены при серьезном нападении? Хотя, разве в этом мире хоть что-то держится долго?
Вскоре Павел дошел до своего дома. Домика. Лачужки. У него хотя бы была дверь. Но никаких окон, только щели. Правда, по размерам, сопоставимые с окнами. В углу стояла кровать, рядом еще одна. На одной спал сам Павел, на другой его дочь и жена. В другом углу остатки некогда работающей плиты – теперь она лишь площадка для костра. Какие-то места на стенах были обернуты газетами, где-то шкурами – это как-то помогало сохранять тепло. У большинства жителей города даже газет почти не было, не говоря о шкурах. Слева от двери стоял стол, который Павел заново собрал из обломков. Но были и стулья – тут Павлу повезло, его семья всегда ужинала вместе.
Войдя, он увидел своих родных за готовкой, они молча взглянули на него и все поняли. В прочем, другого никто и не ждал. Из того, что было, они лепили кашу. Именно лепили, иначе назвать это нельзя. Рыба, молодые листья подорожника, моллюски, лепешки из муки, сделанной из съедобных корней, чай из различных трав.
Вполне сносно, в общем. Котелок у них остался еще со времен, когда Павел с отцом добирались до города. Он не был мастером выживания на момент катастрофы, но ему пришлось им стать. Слишком сильно он любил жизнь своих родных.
И