будет выглядеть неубедительно. Заталкивали спички в замки кабинетов, срывали уроки, принося в классы животных и птиц, хамили учителям, чтобы быть отправленным за дверь. Все это – от нежелания учиться.
Можно сказать уверенно, что подавляющее большинство советских школьников совершенно не хотели учиться. Я же был старательным учеником, и мои домашние задания были нарасхват. Списывания процветало. Причем, совершенно механическое – без какого-либо желания понять.
Физика мне понравилась сразу, как только она обнаружилась в школьной программе. Но до 8 класса учителя у нас постоянно менялись, и прочных знаний приобрести не удавалось. Молодая физичка ничего не могла сделать с орущими юношами, у которых уже начали пробиваться усики. А мне было интересно слушать о строении атома. За то, что я хорошо слушал, однажды мне даже поставили пятерку.
Химия мне нравилась, и пожилая химичка импонировала четким порядком изложения предмета и непримиримостью к лентяям. Обострение интереса к химии – контролируемый взрыв гремучего газа, организованной как химический опыт. Из соседнего кабинета прибежала завуч с круглыми глазами. Все ученики были очень довольны. Химичка просто вбивала в нас самые элементарные знания: «Калий, натрий, серебро – одновалентны! Алюминий, хром – трехвалентны!» До сих пор помню ее почти отчаянный голос и гневный возглас: «Что за верхоглядство!» (В действительности, у серебра и хрома переменная валентность).
Записи в моем юношеском дневнике (1977): «Меня очень увлекает химия. Сейчас проходим на факультативном уровне строение электронных оболочек. Кто знает, может, я стану химиком?» «Химия! – вот что интересно. Особенно строение вещества». «Химия и физика. Между ними должен стоять я!»
Все это были предпосылки, а решающими факторами для выбора профессии стали разговоры с отцом, который привлек мое внимание к релятивистской физике, хотя сам в ней ничего не смыслил. Он просто читал популярные статьи. Наша семья выписывала не только множество газет, но и журналы «Наука и жизнь» и «Техника молодежи», изредка еще и «Вокруг света». Но книгой, решившей мою судьбу, стала «Занимательная ядерная физика» Мухина. А после – чтение популярных статей и подготовка доклада в школе о «черных дырах».
Отец говорил мне: «Эйнштейн врет. Скорость может быть больше скорости света, и намного. Попомни мои слова». Конечно, он ничего не знал и не мог знать о теории тахионов – может быть, и завиральной, но вполне научной. На Физтехе я пытался написать «вопрос по выбору» – о сверхсветовых объектах. Интуитивно было понятно, что точка пересечения двух лучей, солнечный зайчик или тень могут двигаться быстрее скорости света в вакууме. Но все это показалось слишком просто, а что-то придумать сверх очевидного – слишком сложно. Пришлось остановиться на явлении «переходного излучения», о котором я узнал попутно и успел прочесть кое-какую литературу. Итог получился довольно примитивный – что-то вроде реферата. Придумать что-то от себя не хватило