тоже пристреливали, Аннабель. Особо не размышляли, если бы да кабы. Не припомню, чтобы ты сильно переживала весной, когда я задавил того змеёныша, щитомордника.
Я не переживала, это так, но змейка, присохшая к дедушкиной подошве, словно глиняная колбаска, врезалась мне в память.
– Щитомордники – ядовитые, – возразила я. – Это совсем другое дело.
Дедушка усмехнулся:
– Только не для самих змей. И не для Господа Бога, который их сотворил.
Глава вторая
Именно тот раздавленный змеёныш пришёл мне на ум, когда на тропе выросла Бетти. У меня волосы зашевелились от ужаса. Я даже ощутила родство с волками, что погибли где-то совсем рядом. Бетти была в клетчатом платьице, в голубом свитере – как раз под цвет глаз – и в чёрных кожаных туфлях. Белокурые волосы собраны в хвостик. Общий вид (если не считать выражения лица) – самый что ни на есть безобидный.
Я застыла в десяти футах от Бетти и промямлила:
– Привет.
В руках я держала учебник истории. Сам почти доисторический – в нём даже не значилась Аризона,[3] – учебник зато имел изрядный вес. Поэтому-то я и стиснула его покрепче. Думала запустить в Бетти, если она приблизится. Пакетик с завтраком едва ли годился на такое дело, но я всё-таки покачала его за верёвочку, убедилась, что встречаю Бетти не вовсе безоружной.
– Что это у тебя за имя такое – Аннабель? – резким и хрипловатым мальчишеским голосом заговорила Бетти.
Уставилась на меня исподлобья – как собака, которая размышляет: кусать или не кусать? Бетти чуть улыбалась, руки её были опущены вдоль тела – не агрессивно, а скорее вяло.
Вопрос меня смутил. Прежде я не задумывалась о своём имени.
– Ты, видать, из богачек, – продолжала Бетти. – Аннабелями только богатых девчонок называют.
Я покосилась назад, будто там, на тропе за моей спиной, могла оказаться другая девочка. Из богачек.
– Думаешь, мы богатые?
Раньше мне такое и в голову не приходило. Правда, наша семья была из старейших в округе; правда, мы отдали часть своей земли под церковь и школу, и у нас ещё осталось довольно под ферму. Мои предки покоились на семейном кладбище, каждую могилу венчало каменное надгробие, а дом, хоть и со скрипом, вмещал три поколения. У нас был водопровод. Года два назад президент Рузвельт обеспечил электрификацию нашего округа, и нам хватило денег, чтобы провести электричество. У нас был даже телефон – висел на стене в гостиной. Мы до сих пор к этому чуду техники не привыкли. Вдобавок дважды в год мы обедали в ресторане «Ланкастер» в Сеукли[4]. Но самое потрясающее – папа с мамой недавно установили туалет прямо в доме! Для бабушки и дедушки – потому что они уже старенькие, им трудно и, вообще, они этого заслуживают. Но ни о каком богатстве речь не шла.
– А у кого окошко лиловое?! – выпалила Бетти.
Я сначала не поняла. Потом сообразила: Бетти имеет в виду витраж в парадной двери. Мне самой он был чуть ли не дороже всех домашних вещей. Витраж, а ещё нарядные фронтоны, а ещё шиферная крыша, которая на солнце блестела,