выходила далеко за рамки институтской программы, но в основном по курсу русского языка, а не литературы, как это делала я. Ее грамотность была безупречной. Жанна никогда, буквально никогда не допускала при письме ошибок. Грамматическое чутье ее было на высшем уровне. Удивительно, что чисто еврейская девочка владела русским языком и чувствовала его лучше русских. Сейчас я думаю, что в том случае, если врожденное языковое чутье имеется, то оно относится ко всем языкам и реализуется в том из них, которое более стимулируется языковой средой. Иначе откуда же взялись Чингиз Айтматов, Фазиль Искандер, Окуджава, Белла Ахмадулина и Пушкин, наконец? Так вот, Жанна Дозорец была прирожденным филологом. Не знаю, как она оказалась на деффаке, наверное, тоже по какому-то непредвиденному стечению обстоятельств, но вполне естественно, что стала профессором-языковедом, зав. кафедрой русского языка.
Оживленной и хихикающей я видела Жанну лишь однажды, когда мы в дождь бежали по лужам на занятия в институт. Дорожка, ведущая к подъезду, вся была в жидкой грязи и сразу же возникала мысль, что обувь от нее не уберечь. Однако Жанна была другого мнения. Она спросила меня: «А ты можешь пробежаться и не запачкать туфли?». «Как это? – отозвалась я, – тут ведь сплошная грязь». «А вот так», – парировала Жанна и с неожиданной легкостью и грациозностью стала то подпрыгивая, то скользя ставить ноги на те места, которые были каким-то чудом свободны от грязи. В результате – ее обувь осталась чистой. Я так не сумела.
Люся Юдина. Рыжеволосая любительница читать книги, которые она глотала одну за другой, Люся была смешлива и обворожительна. Училась хорошо, но без заморачиваний насчет вечных философских истин. Сблизились мы с ней не в институте, а на целине. Ее жизнелюбие, смешливость и легкость в принятии жизненных коллизий в тех условиях были неоценимы.
Позже, работая в больнице водников по окончании института, я познакомила ее со своим сотрудником, педиатром Гариком Кантором. Он не был записным красавцем, но обладал каким-то непонятным обаянием, наверное, обаянием ума утонченного мужчины с привкусом едва уловимой женственности. Как врачу, ему не было равных. Прекрасный диагност и лечебник, он жаловался, однако, на то, что ему приходится всем заболевшим детям выписывать антибиотики, даже если у них обыкновенная простуда (ОРЗ). Таково было в то время распоряжение Министерства Здравоохранения. Ребенок принял антибиотик и через 3 дня здоров. Маме можно закрывать больничный. Выгодно. То, что дитя через неделю опять заболеет, не учитывалось. «Своему ребенку, – признавался Гарик, – я антибиотика не дал ни разу». В этого самого Гарика я была тайно влюблена, но ему понравилась Люся. Я ревновала, огорчалась, но виду не подавала. Так он, как, впрочем, и Люся, ни о чем не узнал. Оно и к лучшему, Гарик, при всей его притягательности, был женат. По этой причине на его ухаживания не ответила и Люся. Она вышла замуж за замечательного парня – армянина Роберта (существенно моложе ее), с которым счастливо прожила всю жизнь, вопреки всеобщим предсказаниям,