карих сделались синими…
Черты багрового, начавшего стремительно темнеть лица поплыли, меняясь. Удлинился разрез глаз, поднялись скулы, губы истончились, а в оскале явственно промелькнули два удлиненных верхних клычка. С волос словно стекло золото, проявив первозданную белобрысость, брови и ресницы побелели… Герцог с отвращением разжал, наконец, руки.
Второе «Я», убедившись, что первым «Я» враг распознан, угомонилось, и до поры, до времени приглушило звериные инстинкты. Хоть и хотелось вонзить в эту податливую плоть когти.
– По…ща…ды… – прохрипело жалкое существо, отдалённо напоминавшее эльфийку. И задёргалось, пытаясь освободиться.
Тут только герцог сообразил, что коленом прижимает к походной койке хрупкое женское тело. Причём, судя по субтильности, и впрямь – эльфийское. Как бы он не повредил ему рёбра, в беспамятстве-то. Отвечай потом за поврежде…
Минуту.
Память услужливо подсказала, что в момент, когда разум находился на грани сна и яви, в тот момент, когда его пальцы сомкнулись на горле нападающей, об пол что-то звякнуло. Характерно так, знакомо. Придерживая хрупкую, пытающую жалко улыбнуться, деву за плечи, его светлость рыкнул:
– Винс! Ко мне!
Ничуть не сомневаясь, что капитан рядом.
Тот незамедлительно выглянул из-за полога на входе. Весьма кстати прихватив по дороге второй фонарь, вкупе к тому, что мерцал в герцогском «кабинете». (Свечам и факелам, по известным причинам, в палатки и шатры ходу не было.) Мало того – вслед за ним ввалились два прибывших монаха и часовой. Ждали, сволочи. Ждали, когда позовёт… Значит, Винсент не прозевал лазутчицу, но оценил степень опасности как среднюю, потому и допустил к телу, помня, что к спящему герцогу ни один чужак не подберётся безнаказанно. Почему-то ему надо было пропустить сюда эту женщину. Зачем? Чтобы себя выдала?
И как она посмела притворяться Мартой?
Подавив очередной приступ ярости, он приказал:
– Глянь, что там на полу.
Капитан шагнул ближе. Приподнял фонарь, подкрутил колёсико регулировки пламени для большей яркости.
– Кинжал, ваша светлость. Эльфийской работы, без ножен. Ножны у дамы на поясе, выпирают из-под верхней юбки… – Сделал ещё шаг, отступил. Бросил через плечо: – Всем видно?
– Неслыханное злодейство, – прогудел отец Исаак. – Вот ведьма, а? Покусилась на самого нашего государя! Смерть ей!
– Тише, тише, брат… – Тук внимательно вгляделся в обронённое оружие, сиротливо валяющее на дощатом настиле, затем в посеревшее лицо жертвы, которую его светлость так и держал почти распятой на постели, не думая отпускать. – Лезвие-то по кромке смазано ядом, какая уж тут смерть… Тут попытать сперва надо: или кто послал, или своей волей пришла, а может, зачаровали?
Пленница, дёрнувшаяся при слове «попытать», вскрикнула:
– Да! Да! Меня заставили!
Брат Тук покачал головой.
– Что-то не видно на тебе следов чужого воздействия, дочь моя…