И еще этот черный ангел там, за ним, нет, это несерьезно.
Дама засмеялась.
– В самом деле! А ведь правда, – тоненьким голоском сказала она, – этот ангел слишком литературен, да и все тут такое же.
– Не люблю Гогена, когда он думает, – глубокомысленно изрек господин. – Настоящий Гоген – это Гоген, который украшает.
Стоя напротив этого большого обнаженного тела, он смотрел на Гогена кукольными глазами, сухой и тонкий, в отменном костюме из серой фланели. Матье услышал странное кудахтанье и обернулся: Ивиш давилась от смеха и глядела на него отчаянным взглядом, кусая губы. «Она больше не злится на меня», – обрадованно подумал Матье. Он взял Ивиш за руку и довел ее, согнутую пополам, до кожаного кресла, стоявшего посередине зала. Ивиш, смеясь, рухнула в него; волосы ее свесились на лицо.
– Потрясающе! – сказала она громко. – Как это он сказал? «Не люблю Гогена, когда он думает»? А женщина! Лучшей ему и не подыскать.
Пара держалась очень прямо: казалось, они спрашивали друг друга взглядом, какое решение принять.
– В соседнем зале есть другие картины, – робко сказал Матье.
Ивиш перестала смеяться.
– Нет, – угрюмо сказала она, – все изменилось: здесь люди…
– Вы хотите уйти?
– Да, пожалуй, все эти картины снова вызвали у меня головную боль. Хочется немного пройтись, на воздух.
Она встала. Матье последовал за ней, с сожалением бросив взгляд на большую картину на левой стене – ему хотелось бы показать ее Ивиш: две женщины топтали розовую траву босыми ногами. На одной из них был капюшон – это была колдунья. Другая вытянула руку с пророческим спокойствием. Они были не совсем живыми. Казалось, будто их застали в процессе превращения в неодушевленные предметы.
Снаружи пылала улица. У Матье было чувство, будто он пересекает пылающий костер.
– Ивиш, – невольно сказал он.
Ивиш сделала гримаску и поднесла руки к глазам.
– Как будто мне их выкалывают булавкой. Как же я ненавижу лето! – яростно воскликнула она.
Они прошли несколько шагов. Ивиш передвигалась нетвердой походкой, все еще прижимая ладони к глазам.
– Осторожно, – сказал Матье, – тротуар кончается.
Ивиш быстро опустила руки, и Матье увидел ее бледные выпученные глаза. Мостовую они перешли молча.
– Нельзя делать их публичными, – вдруг произнесла Ивиш.
– Вы имеете в виду выставки? – удивленно спросил Матье.
– Да.
– Если бы они не были публичными, – он попытался снова обрести интонацию веселой фамильярности, к которой они привыкли, – спрашивается, как бы мы могли туда пойти?
– Ну что ж, мы бы и не пошли, – сухо сказала Ивиш.
Они замолчали. Матье подумал: «Она продолжает на меня дуться». И вдруг его пронзила невыносимая уверенность: «Сейчас она уйдет. Она думает только об этом. Наверняка она ищет сейчас предлог для вежливого прощания, и как только она