вот, это случилось.
– Что? Что случилось?
– Это самое.
Матье покривился.
– Ты уверена?
– Абсолютно. Ты же знаешь, я никогда заранее не паникую: задержка уже два месяца.
– Черт! – вырвалось у Матье.
Он подумал: «Она должна была мне об этом сказать по крайней мере три недели назад». Ему захотелось куда-то деть руки: набить трубку, например, но трубка была в кармане пиджака, в шкафу. Он взял с ночного столика сигарету, но тут же положил ее на место.
– Ну вот. Теперь ты все знаешь, – сказала Марсель. – Что будем делать?
– Мы… мы… избавимся, разве нет?
– Хорошо. У меня есть нужный адрес, – сказала Марсель.
– Кто тебе его дал?
– Андре. Она сама там была.
– У той бабки, которая ей в прошлом году все расковыряла? Скажешь тоже: ведь у Андре тогда полгода ушло, чтобы очухаться. Я против.
– Ты что, собираешься стать отцом?
Она высвободилась и села на некотором расстоянии от Матье. Вид у нее был суровый, но не по-мужски. Она положила ладони на бедра, руки ее походили на ручки терракотовой вазы. Матье заметил, что лицо ее посерело. Воздух был розовым и сладковатым, они вдыхали аромат розы, глотали его – и вдруг это серое лицо, этот неподвижный взгляд. Казалось, она с трудом сдерживает кашель.
– Подожди, – сказал Матье, – все так неожиданно: мне надо подумать.
Руки Марсель задрожали; она проговорила с внезапным пылом:
– Я не нуждаюсь в твоих размышлениях; не тебе об этом думать.
Она повернулась и посмотрела на него. Она смотрела на его шею, плечи, живот, потом ее взгляд скользнул ниже.
Вид у нее был удивленный. Матье побагровел и сомкнул ноги.
– Здесь ты ничем мне не поможешь, – повторила Марсель.
И добавила с вымученной иронией:
– Теперь это дело женское.
Губы ее при этих словах сжались: сиренево-алый рот, казалось, пожирающий подобно багряному насекомому ее пепельно-серое лицо. «Она чувствует себя униженной, – подумал Матье, – она меня ненавидит». Он ощутил приступ тошноты. Комната внезапно лишилась розовой дымки; между предметами обозначились огромные пустоты. Матье подумал: «В этом повинен я!» Лампа, зеркало со свинцовыми бликами, каминные часы, кресло, полуоткрытый шкаф вдруг показались ему безжалостными механизмами: их завели, и они влачили в пустоте свое хрупкое существование с непреклонным упорством, точно чрево шарманки, непрерывно наигрывающей одну и ту же мелодию. Матье встряхнулся, как бы силясь вырваться из этого мрачного затхлого мирка. Марсель не шевелилась, она продолжала смотреть на низ его живота и на этот виноватый цветок, прикорнувший меж его бедер. Матье знал: ей хочется кричать и биться в рыданиях, но она этого не сделает из страха разбудить мадам Дюффе. Неожиданно он схватил Марсель за талию и привлек к себе. Она припала к его плечу и всхлипнула трижды или четырежды, но без слез. Это все, что она могла себе позволить: безмолвная буря.
Когда Марсель подняла голову, она уже успокоилась и обрела