сражения Польской кампании 1831 г. подтвердили решающее тактическое значение сомкнутой батальонной колонны, проявившееся на полях сражений Наполеоновских войн. Достаточно низкие возможности стрелкового оружия того времени делали ее малочувствительной к огневому воздействию противника. В ходе штурма варшавских укреплений русская пехота брала редуты в основном в штыки, хотя максимальный тактический эффект достигался при тесном взаимодействии сомкнутых колонн с передовой цепью застрельщиков[164].
Для действий в рассыпном строю в русской армии с 1834 г. стали создавать отдельные стрелковые батальоны корпусного подчинения. Номера их соответствовали номеру пехотного корпуса. Поначалу гладкоствольные ударные ружья поступали именно на их вооружение[165].
С 1842 г. стрелковые батальоны и застрельщики в линейной пехоте стали получать нарезные штуцера. В 1840-е гг. основным оружием такого типа стал так называемый Литтихский штуцер калибром 17,78 мм образца 1843 г., его дополняли штуцера системы Гартунга и Эрнрота, соответственно, образцов 1848 и 1851 г.[166]
Если говорить об общей численности войск, которые Россия по завершении боевого развертывания Действующей армии могла выставить в поле на первом этапе возможной войны на западе, то цифра, по меркам того времени, оказывалась внушительной – около 400 000 чел.
Так, например, зимой 1839 г. в обстановке военной тревоги, связанной с бельгийским кризисом, развернувшимся вокруг проблемы международного признания Бельгии и территориальных претензий со стороны Франции, на 25 февраля ведомость о состоянии действующих войск Гвардейского, Гренадерского, I, II, III, IV пехотных, а также I и III резервных кавалерийских корпусов показывала по штатам военного времени 390831 чел. Из них налицо имелось 303 346 чел. С учетом подготовленных пополнений в виде рекрут и бессрочноотпускных некомплект значительно сокращался и составлял всего 23425 чел.[167] В полевой артиллерии предполагалось развернуть около 800 орудий.
Тот факт, что Россия в мирное время содержала под ружьем более 800 000 чел., не был для Европы секретом, хотя и вызывал у нее определенные сомнения. К примеру, австрийцы по собственному опыту необоснованно предполагали в русских рядах значительный некомплект. В феврале 1828 г. посол в Вене Д.П. Татищев доносил в Петербург об оценках численности русских сухопутных сил, бытовавших среди австрийского генералитета. Тогда австрийцы насчитали в русской армии 838 981 чел. по спискам, но лишь 470 518 чел. – в строю[168].
Для сравнения: по данным русской военной разведки, на сентябрь 1847 г. вся французская армия, рассредоточенная по стране в виде 21 территориальной дивизии, за вычетом войск, командированных в Алжир, насчитывала 225 580 чел. и 46016 лошадей[169], на декабрь – 230 183 чел. и 46722 лошади[170]. В артиллерии имелось 1 236 орудий, правда, для нее остро не хватало лошадей. Ситуация с лошадьми в артиллерии и кавалерии была у французов настолько критической, что, по расчетам собиравшего во Франции военные