и понимании конкретной ситуации, а не продиктованная сверху. Другое дело, что часто этому способствовали условия работы историков. Хроника Шатлена не была закончена при его жизни, многие отрывки из нее не были известны современникам, по крайней мере тем из них, кто не разделял его точку зрения. Молине также зачастую ориентировался на политическую ситуацию: главы с явной критикой Карла Смелого были написаны уже после его гибели, что не позволяет говорить о полной творческой независимости хрониста.
Не только сами официальные историки, но и другие авторы признавали их особую роль в обществе. Так, Оливье де Ла Марш, описывая гибель Жака де Лалена, указывает, что благодаря Шатлену он навсегда останется в памяти потомков[377]. Ибо труд официальных историков – это коллективная память, которая запечатлевает всех персонажей истории, тем самым даруя им бессмертие[378]. Поступки этих людей остаются бессмертными, будь то государи или другие действующие лица истории. Благодаря сочинениям историков будут вечно жить в памяти последующих поколений подвиги доблестных рыцарей[379], но не забудутся и неблаговидные деяния других. Так, после смерти Оливье де Ла Марша из его «Мемуаров» была изъята существовавшая там глава, в которой он нелестно отзывался о Жоссе де Лалене, подозревая его в симпатиях к гентцам, поднявшим восстание против Максимилиана Габсбурга[380]. Другими словами, важность труда историка, а значит, и назначение истории заключалось в даровании бессмертия. Однако это бессмертие не было «нейтральным», оно окрашивалось в тона прославления или порицания. Таким образом выражалась дидактическая направленность труда историка, способного прославить либо осудить на века. При этом «Великие риторики» весьма прозорливо подметили, что уже имя человека, точнее прозвище, данное ему, характеризует его нравственный облик, поэтому достаточно подобрать его, чтобы дать всеобъемлющую характеристику жизни и деятельности того или иного исторического персонажа, в том числе и государя.
Впрочем, не только прозвище, но и сравнения с признанными добродетельными или порочными героями, будь то библейские персонажи, древние правители или совсем недавние предки французских королей, позволяли бургундским историкам выражать свое отношение к какому-либо современному государю. Не стоит, пожалуй, подробно оговаривать, кому уделено основное внимание в бургундских хрониках. Конечно же, авторы интересуются теми государями, которые имели непосредственное отношение к Французскому и Бургундскому домам, к англо-французскому конфликту и т. д. Они не игнорируют ни английских королей, ни императоров Священной Римской империи, ни представителей крупной французской аристократии, высказывают свое мнение об их политике и поступках. Однако больший интерес вызывают у них персоны их непосредственного сеньора – герцога Бургундского – и его сюзерена, короля Франции. Причем все рассматриваемые