на крыше. Скоро суриком покрасим… Знаете, как здорово суриком!..
Многое правильно понял Гаврила Иванович. Не обидел его старшина. Гаврила Иванович сгорбился, помрачнел, покусал седые усики.
– Согласен. Не искать крестьянину счастья в городе. Верно, выше у вас потолки… Ты хоть ничего не спросил, а я все же отвечу. Ушла Катерина с курсантами. Предупреждал ее: четверг, твое увольнение. На меня не серчай, Петр. Девчата, как паруса, какой ветер дует, не имеет значения, абы ход дал…
Шумно появились Хариохины с портвейном и пирожками. Аннушка в юбке из дешевой шотландки, в трикотажной яркой кофточке; от ее рук пахло земляничным мылом.
– Извините, задержались, – весело оправдывалась Аннушка.
– Она, она виновата. – Хариохин обнял жену за плечи. – Замечаете перемену?
– Аннушка, вы себе челку сделали? – первой догадалась Галочка.
– Нечайно. – Аннушка нагнулась перед зеркалом. – Научила меня подруга завиваться на вилке. Нагрей, говорит, вилку и крути на нее. Нагрела вилку на примусе, да, видно, перекалила. Как вспыхнули мои волосы! Хорошо, вилку успела выдернуть. Что же делать? Взяла ножницы – и челочку. Ничего? Говорят, теперь мода на челочки?
– Мода не мода, а жди пока отрастут, – сказал Хариохин. – Вот потому и опоздали. Пришлось мне перед ней вот с этим конопатеньким зеркальцем плясать; в бараке-то у нас трюмо нету… Ты чего же, Петр, поднялся? Уходишь, что ли? А по стаканчику?
– Не могу, – отказался Архипенко, хотя самому чертовски хотелось напиться сегодня.
Сумерки окончательно сгустились. Погасла и растворилась в темноте золотая кольчуга – кусок моря, взрябленный ветерком и окрашенный солнцем. Сильнее запахло мокрым бельем, развешанным молчаливой теткой Клавдией во дворе на веревках. Налетела мошкара, крутилась, зудела у лампы, на людей не бросалась – что они ей, если есть яркий свет!
– …Почему Севастополь медленно строят? – говорил Хариохин, видимо отвечая Чумакову. – Продумай. Может, снова войной пахнет? Может, кто-то так рассуждает: зачем строить для фугасок? А то, что нужно, воздвигают и нас не спрашивают. Мы с тобой гражданское строительство, наше дело маленькое.
– Не говори так, Ваня, – умоляла Аннушка. – Другой раз слушаешь тебя, рот раскроешь, ни одного слова наземь не обронила бы. А то хоть уши затыкай. Опять завел про войну. Слезы-то еще не все выплакали, вдов-то сколько кругом, сирот, крыши не понакрывали толком. Сам во сне командуешь, строчишь из пулемета, а проснешься – и снова: война, война…
– Не нами она начинается, нами только кончается, – внимательно выслушав жену, ответил Хариохин. – Если хочешь знать мою программу, скажу. Я – строитель. Мое дело поднять Севастополь, как Гаврила Иванович выражается. А Петр должен поднимать флот, тут уж не наша забота.
– Неправильно рассуждаешь, – вмешался Архипенко. – Флот без народа не поднимешь, тяжелая штука. Петру что! Пришел новый корабль, поднимайся на сигнальный мостик и помахивай флажками. А пойди сделай корабль, накорми команду, забункеруй