Проблематика войны в гуманитарных науках. Коллектив авторов

сцен военных и войскового быта и по стремлению сделать некоторые выводы относительно теории военного дела. Первые, то есть сцены, неподражаемы и, по нашему крайнему убеждению, могут составить одно из самых полезнейших прибавлений к любому курсу теории военного искусства; вторые, то есть выводы, не выдерживают самой снисходительной критики по своей односторонности, хотя они интересны как переходная ступень в развитии воззрений автора на военное дело»[160].

      При этом нужно заметить, что Толстой как художник, разумеется, понимает необходимость художественного обоснования своих теоретических взглядов на войну. В романе мы видим несколько раз повторяющуюся последовательность эпизодов, в которых герой, находящийся в некотором очаровании военной романтикой, сталкивается с ее шокирующей и хаотичной реальностью. В первом случае это молодой Николай Ростов, который в своем первом настоящем «деле» под Шенграбеном переживает сначала восторг от начала кавалерийской атаки, затем ― вполне экзистенциальный ужас от осознания своего одиночества и возможной смерти, когда он, потерявший коня и раненый, убегает от французов.

      Второй эпизод ― хрестоматийный внутренний монолог Андрея Болконского под Аустерлицем, который подводит итог его безуспешной попытке пережить «свой Тулон», повернуть ход безнадежно проигранного сражения: «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, ― подумал князь Андрей, ― не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!..»[161]