края!» Но разве там будет не то же самое? – подумалось ему. Где бы они ни были, все повторится снова. Он ненавидел ремесло сестры и в то же время принимал его, смирялся с ним, хотя его ненависть не становилась от этого слабее. Альби вообще не привык думать о жизни как о счастливой или о несчастной – для него она была просто выживанием, ежедневной борьбой за жалкий кусок хлеба, который нужно было добыть любой ценой и при этом – не попасть в работный дом. Да, подчас ему хотелось убежать от такой жизни, убежать куда-то очень далеко, но он понимал, что бежать некуда.
– Ну что ты опять воешь? – недовольно спросила сестра.
– Это называется пение, – сухо отозвался мальчишка, не переставая орудовать иглой. – А если ты не разбираешься, нечего и говорить… И вообще, не приставай! Я вооружен, так что, если кто вздумает ко мне задираться, тому я быстро выколю глаз или два… Это так же просто, как проткнуть кузнечные мехи. Пшик – и все!..
Альби шил из обрезков атласа красивую розетку, чтобы подарить Айрис на Рождество, но сестре мальчуган говорить об этом не стал, боясь, что она станет его дразнить. Сам он постоянно вспоминал монету, которую Айрис потихоньку сунула ему в руку, и все больше убеждался, что на самом деле эта девушка – не работница из кукольного магазина, а переодетая фея, единственная добрая душа во всем городе. Альби хорошо помнил, как однажды она потихоньку сунула ему в мешок каравай хлеба, а еще раньше подарила красиво раскрашенный деревянный волчок, которым сама играла в детстве.
Сестра Альби тяжело вздохнула и снова забралась под одеяло.
– Мне надо поспать до того, как начнут приходить клиенты, – сказала она, и Альби тоже вздохнул. Для сестры предстоящая ночь будет нелегкой, это уж как пить дать.
– Эй!.. – Прямо над их головами кто-то застучал по железной решетке окна. – Альб, ты там? Тебе еще нужны собаки?
– А ну, пошел отсюда со своей дохлятиной! Только и знаете, что шляетесь, не даете честной девушке уснуть! – крикнула сестра, но Альби уже бросился к выходу. Откинув грязный полог, служивший им дверью, он взбежал по ступенькам (не забыв перепрыгнуть через прогнившую) и выскочил на улицу, сжимая в руке свой мешок.
– Собака? Где?! Старая или молодая? – засыпал он вопросами стоящего на тротуаре приятеля.
– Не знаю, – отозвался мальчишка. – Она попала под кэб.
– Значит, она еще не сдохла?
– Наверное, еще нет, но нам лучше поторопиться. Бедняга воет так, что на погосте Святой Анны все мертвецы проснутся.
– Тогда бежим.
Солнце садилось. Его желтый свет едва просачивался сквозь висящую в воздухе угольную пыль, дым и туман. Мальчишки сорвались с места и помчались по обшарпанным, бедным улицам – сначала по Олд-Комптон, потом по Фрит и, наконец, свернули на Ромилли, где уже был слышен далекий жалобный визг. На бегу приятели яростно торговались – за доставленные сведения приятель просил шоколадную конфету или пакет мясных шкварок, но Альби сумел уговорить его взять пакетик засахаренного имбиря.
Собака