его своей бабушке. На вопросы удивленных взрослых я рассказал, что собрал их в подъезде и что там еще полно таких. Все были поражены моим поступком.
Мне рассказали, что эти цветы – с похорон нашей соседки и брать их не следовало, но я не мог понять почему. К своим годам я еще ни разу не видел настоящих похорон, кроме похорон кошки, и совершенно не представлял, что это значит. Папа со всей тщательностью контролировал, что я читаю и смотрю по телевизору, так что мое представление о последнем пути человека оставалось весьма смутным и овеянным тайной. Цветы? Зачем цветы на похоронах? Разве это праздник? Ведь человек ушел навсегда. Мне все это казалось странным.
Второй случай связан с нашей другой соседкой. Она очень любила детей и всегда была рада мне и моему брату. Мы часто бывали у нее в гостях и вообще дружили, обожали бывать у нее в квартире, пропитанной особым интеллигентским духом, разговаривать, пить чай, слушать интересные истории. Она была настоящей питерской интеллигентной дамой, на полках стояли томики стихов, на стенах висели удивительные картины. Но, как у многих людей, тонко чувствующих культуру, у нее был свой порок – она тяжело и сильно пила. Что в конечном итоге ее и погубило. Кажется, ее звали Лариса.
Однажды, серым тяжелым утром, обеспокоенные взрослые сообщили нам с братом, что Лариса умерла. Цирроз печени или что-то такое, в последние месяцы она пила все больше и страшнее.
Мы все пошли к ней в квартиру, так хорошо нам знакомую. Теперь там все было странным образом по-другому, словно у дома исчезла душа. Посередине большой комнаты стояли две лавки, одна напротив другой, а между ними – две табуретки. Я не мог понять, для кого предназначены эти табуретки, словно расположенные между сидящими зрителями, для каких-то загадочных актеров? Но потом принесли гроб, и я все понял.
Гроб был ужасен. Меня пугало сочетание грубого, обнаженного дерева и яркой красной ткани. Когда с Ларисой начали прощаться, детей выгнали, но я, охваченный любопытством, подглядывал через стекло в двери. Любопытство, отвращение и ужас боролись во мне, когда я тайком смотрел на знакомое лицо, теперь желтоватое и начисто лишенное эмоций, застывшее в безжизненном спокойствии. Люди подходили и целовали ее в бумажную ленту, положенную на лоб, говорили что-то, беззвучно шевеля губами. А эта лента парадоксальным образом напоминала мне о тех бумажках, которыми скрепляют пачки с печеньем, и я никак не мог избавиться от этой нелепой ассоциации.
Когда бабушка поймала меня за подглядыванием, я получил хорошую выволочку. Она объяснила мне, что подглядывать за похоронами – это очень плохая примета, которая может привлечь смерть в дом. Но смерть и так давно жила в нашем доме, ожидая своего часа.
И вскоре она вошла, и как всегда без стука и предупреждения.
Потом начались проблемы с мамой. Сначала все было в порядке, родители жили дружно, у нас были прекрасные отношения – я был вторым ребенком, уже желанным. Но потом у мамы начались