воды содержат кислород, объясняет он, и тело вбирает его порами…
Крамской (а уж он-то, знаменитый портретист, перевидал на своем веку немало внешне и внутренне примечательных людей) говорил, что Толстой верхом на коне – самая красивая фигура мужчины, какую ему приходилось видеть в жизни.
Наездник Толстой отменный. Всю жизнь много ездит верхом. Его не страшит ни время года, ни сложность дороги.
Репин несколько раз сопутствует ему в прогулках верхом. Отъехав от дома, Толстой (ему – семьдесят девять!) круто – без всякой дороги – поворачивает к лесу и спускается в темный овраг:
«Я едва поспевал за ним, ветки мешали видеть, лошадь увязала в сырой почве, под травой оврага; надо было отстранять ветки от глаз и отваливаться назад при крутом спуске вниз… А впереди мой герой… с какой-то особой грацией и ловкостью военного или черкеса лавирует между ветками, то пригибаясь к седлу, то отстраняя ветки рукой».
Потом они мчатся стремглав по лесной дороге:
«Мой лесной царь… все быстрее наддает, я за ним. А впереди, вижу, молодая береза перегнулась аркой через дорогу, в виде шлагбаума. Как же это? Он не видит? Надо остановить… У меня даже все внутри захолонуло… Ведь перекладина ему по грудь. Лошадь летит… Но Лев Николаевич мгновенно пригнулся к седлу и пролетел под арку. Слава Богу, не задел. Я за ним – даже по спине слегка ерзанула березка… Не скоро я привык к этим заставам. В молодом лесу на нашей дороге их было более двадцати…
С горки Лев Николаевич вдруг быстро рысью пустился к ручью. У ручья его лошадь взвилась и перескочила на другую сторону. Я даже удивился; съезжаю – но тише – и намереваюсь искать местечка переехать ручей вброд.
– А что, запнулись? – оглянулся, смотрит на меня Лев Николаевич. – Вы лучше перескочите разом…
У крыльца Лев Николаевич совсем молодцом соскочил с коня, и я почувствовал, что и я на десять лет помолодел от этой прогулки верхом».
Тот, кто хоть раз прочитал «Анну Каренину», никогда не забудет описания чудесного жаркого летнего дня, когда Левин вместе с крестьянами косит луг. Первое побуждение взяться за работу у него, что называется, «от головы»: тяжелый труд успокаивает его, отвлекает от дурных мыслей.
«– Нужно физическое движенье, а то мой характер решительно портится, – подумал он и решился косить».
Но подсказки рассудка с каждой минутой косьбы, с каждым пройденным рядом все охотнее уступают место радости самого труда.
«Левин взял косу и стал примериваться… Тит <один из мужиков> освободил место, и Левин пошел за ним… Трава была низкая, придорожная, и Левин, давно не косивший и смущенный обращенными на него взглядами, в первые минуты косил дурно, хотя и махал сильно… Они прошли шагов сто. Тит все шел, не останавливаясь, не выказывая ни малейшей усталости; но Левину уже страшно становилось, что он не выдержит: так он устал. Он чувствовал, что махает из последних сил, и решил просить Тита остановиться.