сегодня?
– По полтора рубля.
А в другой очереди:
– Почем картошка?
– По рубль семьдесят.
Рыночный спрос имеет свои законы, и продавцы устанавливали цены по спросу. Люди недовольно вздыхали, но становились в очередь – пожилые женщины и мужчины-пенсионеры. Подошел к очереди хорошо одетый полноватый мужчина могучего телосложения, с выраженными еврейскими чертами лица. Он спросил стоящего последним пожилого мужчину:
– Папаша, что, картошка не подешевела сегодня?
– Подешевеет, как же! – буркнул пенсионер. – С чего это она должна подешеветь?
Подошедший ухмыльнулся, наклонился и тихо сказал ему на ухо, чтобы женщины не слышали:
– Признак верный был. Говорят: яйца чешутся – картошка подешевеет. А у меня с утра яйца чесались.
Пенсионер оторопело и злобно посмотрел на него снизу и огрызнулся:
– Ну ты и остряк! Становись в очередь, скажи это продавцу.
Подошедший остряк был Моня Гендель, приятель Алеши Гинзбурга, обладатель больших запасов задиристого юмора и здравого смысла. Познакомились они давно, когда Алеша еще учился в школе и отставал по алгебре и геометрии. Моня был силен в точных науках и подрабатывал репетиторством. Августа пригласила его помочь сыну и хорошо платила за это. Алеше, мягкому по характеру и постоянно неуверенному в себе, понравился новый крепкий старший товарищ. Моня всегда казался довольным жизнью, вальяжным, со свободной манерой поведения. Таких людей с ехидцей называли «еврейский князь». Особый Монин талант заключался в его удачливости: все, за что бы он ни брался, у него получалось. А брался он за все на свете. Везде у него были знакомые, он был непременным посетителем всех театральных премьер, иностранных гастролей и выставок. Увлечение искусством развило в нем артистичные черты – оптимистическую находчивость, умение выигрышно представить себя.
Сам он говорил: «В моей душе играют природные национальные струны – мои еврейские эмоции».
Особые эмоции были у Мони к советской власти – много ненависти. Его отца, известного московского юриста, расстреляли. Он, вместе с другим юристом Ильей Браудэ, тоже евреем, выступал назначенным защитником на процессе «антисоветского троцкистского центра» в январе 1937 года. Так были названы семнадцать коммунистов высокого ранга, десять из которых были евреями. Процесс закончился расстрелом обвиняемых, а следом арестовали и расстреляли защитников – слишком они много знали, а главное, знали, что обвиняемые ни в чем не виновны.
Особенно Моню раздражали слова «коммунизм» и «коммунист», они были для него источником едкого сарказма. Он часто повторял Алеше свою любимую присказку: «Это ж усраться можно! Почему эта сраная партия называется коммунистической, а ее члены называют себя коммунистами? Демагоги, узурпировали власть и обворовывают народ, живя на его деньги, а верхушка кричит о себе: “мы настоящие коммунисты-ленинцы!”, и все это повторяют».
Моня никогда нигде не работал, говорил: «Я на эту власть работать не хочу и никаких должностей иметь не собираюсь. Только чтобы меня не посчитали “тунеядцем”, я продолжаю